— Расслабься, мы просто отдыхаем, моя девочка, — обхватываю ее косу и тяну вниз, вынуждая запрокинуть голову. Даже в полумраке вижу, как порхают ее ресницы. Наклоняюсь, целую сладкие губы. Совсем немного. Вожу губами, прикусываю. — Я не чудовище, каким ты меня рисуешь, детка, — шепчу ей в губы. — Попытайся почувствовать меня. Не верь никому, кроме своих ощущений, — ловлю ее всхлип и проглатываю, углубляя поцелуй. Отпускаю. Хватаю края ее толстовки и тяну вверх, снимая, отшвыривая куда-то на пол. Девочка остается в тонкой маячке на бретельках.

— Роман… — не договаривает, снова всхлипывает, когда я касаюсь подушечками пальцев ее шеи, веду ниже по плечам, обрисовывая лопатки.

Наклоняюсь, целую шею, веду губами, оставляю несколько поцелуев на плече, затылке. Одновременно спускаю бретели вниз, стягиваю их с ее рук, оголяя грудь. Мне до безумия нравится ее нежное тело. Мне нравится его запах и вкус. Мне нравятся мурашки, которые разбегаются по белой коже от каждого прикосновения. Меня возбуждает ее уязвимость.

Обхватываю упругую грудь, не удерживаюсь, сжимаю, чтобы почувствовать ее, чтобы вырвать у девочки первый стон. Обвожу соски, играю с ними, ласкаю, потираю, а потом сжимаю намеренно сильно, до боли, чтобы Елизавета вскрикнула и содрогнулась. Я уже изучил ее тело и знаю ее границы. Вжимаюсь пахом в ее попку, прижимая Елизавету к подоконнику, позволяя почувствовать мое возбуждение. Чувствуешь, как я хочу тебя, девочка моя? Дико хочу. Теперь почти всегда. Впиваюсь в нежную кожу на шее, всасываю, оставляя засосы, ощущая, как Лиза плывёт. Подхватываю ее за талию одной рукой, придавая равновесия.

Стягиваю с ее бедер штаны вместе с трусиками, оставляя болтаться на ее коленках. Не хочу раздевать ее полностью. Хочу ее такую, уязвимую. Мне рвёт от этого крышу. Нежность где-то теряется.

— Руки на подоконник! — рычу, и девочка тут же подчиняется. Оттягиваю ее бёдра, поглаживаю попку, слегка припечатываюсь ладонью, шлепая, запуская пальцы между ножек, потираю, не сдерживая хриплый стон от того, что она влажная. Вот такая, готовая меня принимать Лиза, мне нравится.

Быстро расстегиваю ремень, стягиваю джинсы, боксеры, освобождая давно налитый каменный член, проводя по нему рукой, упираюсь между ножек. Срываю с себя мешающий свитер, наклоняюсь, ложась грудью на ее спину, накрывая ее ладони своими, впиваюсь губами в шею и резко вхожу, одним грубым толчком, не сдерживая рычание.

— Моя девочка, — выдыхаю ей в ухо. — Моя жена! — прикусываю мочку уха. Не двигаюсь, просто позволяю ей и себе почувствовать этот момент. Тело сводит, горит, член пульсирует от ее влажности и тесноты. Она так меня сжимает, что мне всегда больно. Но я, как одержимый, кайфую от этой боли. Меня ведет. Ведет от того, как она дрожит, как тихо стонет, как усиливается запах моей женщины. Самого трясет, и я начинаю двигаться. Медленно. Очень медленно для меня, но хочется именно так. Медленно выходить и потом заново грубо вторгаться, чтобы каждый раз чувствовать, как в ней тесно, как течёт и задыхается.

— Роман… — выдыхает на очередном толчке. Нет, она ничего не хочет сказать. Лиза неосознанно произносит мое имя, не забывая ни на секунду, кому принадлежит. И это тоже дико меня возбуждает. Перехватываю ее за талию и, не выходя, поднимаю, давлю на спину, вжимая грудью в холодное стекло. Вздрагивает от контраста наших разгорячённых тел. Но я знаю, что моей девочке мало, накрываю складочки, нажимаю на клитор, растираю, одновременно с грубыми точками. Нахожу ее губы, впиваюсь. Уже нет никакой нежности. Она слетает с меня к чертовой матери. Я насилую ее рот, глотая ее стоны и крики. Вторгаюсь, насаживая на себя, кайфуя от того, как ее потряхивает, как ритмично сжимает меня мышцами лона, как сама теряет контроль, стыд и кусает мои губы, как кончает, начиная оседлать.

— Да! Кому ты принадлежишь? Отвечай! — рычу, двигаясь ритмично, не сбиваясь с темпа, преодолевая судороги ее лона, вторгаюсь.

— Тебе, — сдается, теряя себя, оседая. Вжимаю в стекло, не позволяя упасть. Собираю ее влагу между ног и проталкиваю пальцы в ее горячий ротик, и она всасывает их, сильно, кусая, подводя меня к взрыву, от которого темнеет в глазах. Запрокидываю голову, кончаю глубоко внутри, клеймя.

Не выхожу из нее, утыкаюсь в шею, дышу, чувствуя, как бешено бьется ее пульс.

Через несколько минут девочка приходит в себя и пытается вырваться. Не отпускаю, сжимая.

— Даже не думай. Принимай меня и доверяй. Другого пути нет, Елизавета. Все, мы связаны.

В моем мировоззрении это почти признание… Но она пока не оценит.

Роман

Выхожу из душа, одеваюсь, спускаюсь вниз, где уже накрывают стол возле камина. Тихий, спокойный ужин с женой вызывает чувство умиротворения. Ты привыкнешь ко мне, девочка. Мы должны настроиться друг на друга. И ведь я не искал вот таких сложных отношений, но сейчас понимаю, что Елизавета мне подходит. Не хочу больше никого. Да, она пока сопротивляется, не самый легкий вариант, но я давно поймал себя на мысли, что хочу видеть себя в будущем только с ней. Если искоренить страхи и эмоции, то из Елизаветы выйдет идеальная жена и мать. Красивая, скромная, непосредственная, гибкая, мягкая – идеальная супруга.

Снова похоже на расчет? Да. По-другому я жить не умею.

На столе фондю из трёх видов сыров, нарезка из багета, оливки, ветчина, овощи, фруктовая нарезка и вино. Прошу его открыть, чтобы подышало, и поднимаюсь за Лизой. Моя супруга задерживается, видимо, из-за упрямства не хочет выходить. Прохожу в спальню, тишина. Ее сумка открыта, на кровати лежит одежда и косметика. Открываю дверь в ванную, без стука. Не знаю, почему так поступаю, обычно я всегда тактичен и, не постучавшись, не вторгаюсь к женщине в ванную. А сейчас меня что-то гнетет. Прошло достаточно времени на сборы и женские дела.

Елизавета стоит возле раковины, с влажными волосами, в белом пушистом халате с серебряной вышивкой логотипа отеля. Вздрагивает и тут же сжимает в руках какую-то упаковку. Распахивает глаза, быстро моргает, смотря на меня в растерянности, словно я поймал ее за воровством.

Делаю к ней пару шагов, внимательно осматривая. На раковине стакан воды и бумажка, похожая на инструкцию.

— Выйди, пожалуйста, — в голосе возмущение, но дыхание сбивается.

— Что это? — я спокоен, но накатывает какое-то гадкое недоверие. Словно меня предают.

— Таблетки от головы, — слишком быстро выпаливает она. — Голова болит – горы.

Заглядываю ей в глаза – красные, словно плакала. Там вселенская печаль и обречённость. И, видимо, виновник этой печали снова я. Прихожу в ярость, но держу себя в руках.

— Дай сюда, — понижаю тон, протягивая руку. Елизавета заводит ладонь с таблетками за спину. И вот теперь я окончательно убеждаюсь, что это явно не обезболивающее. Не умеет моя девочка лгать. — Елизавета! — срываюсь на эмоции, теряя самообладания. Отходит от меня, будто я чудовище. Хватаю бумажку с инструкцией и читаю название. Сосредоточиться трудно, но я сразу понимаю, что это далеко не обезболивающее.