как раз собиралась покинуть отчий дом, чтобы поступить в услужение.

– А ваша мать?

– Моя мать? – Сеньора Онгайо вздохнула. – Мама умерла во время гражданской войны.

– А братьев и сестер у вас не было?

– Конечно, были, дорогая моя. Почти у всех тогда были братья и сестры. Мой старший брат – коммунист каких поискать – бежал во Францию. Там у него дела шли неплохо, но он умер от рака кишечника в Париже девять лет назад. А сестра… – старушка помолчала, – та давно умерла. Вскоре после моего второго замужества. Племянников у меня нет, так что…

– Ясно. Ну а ваша дочь? С ней вы общаетесь? А с внуками?

– Дочь живет и работает в Сантандере, но, увы, мы редко видимся. Думаю, она никогда не простит меня за то, что меня вечно не было рядом… и за то, что я отправила ее учиться в Швейцарию, а потом в Оксфорд… Она не понимает, что я сделала это для нее. Я пахала ради будущего компании, которая нас кормит. – В голосе старушки слышалась искренняя печаль. – Иногда она заезжает, и мы прогуливаемся по саду, пьем кофе. С моим артрозом я не могу пройти больше двадцати метров, постоянно останавливаюсь передохнуть. К сожалению, внуков она мне не подарила… – Сеньора Онгайо замолчала. – Она уже несколько недель не появлялась… бедняжка все время занята, она врач. Знаете, дорогая, меня утешает мысль, что я покину этот мир, успев увидеть, что женщины теперь занимают куда лучшее положение, чем во времена моей юности.

– Да уж… А с человеком по имени Педро Салас вы не знакомы?

– Педро Салас? Кажется, нет. Он из Комильяса?

– Нет, он жил в Суансесе. Он погиб на этой неделе, его тело нашли в воде у причала, в устье реки.

– Господи пресвятой! Так его звали Педро Салас? Да, я читала об этом, но в прессе указывали только инициалы… А почему я должна его знать, дорогая?

– Потому что он мог быть как-то связан с останками на вилле “Марина”, а значит, косвенным образом и с вами тоже.

– Но что это значит?..

– Вы же понимаете, что в данный момент я не могу предоставить вам больше информации, – сказала Редондо. – Вы абсолютно уверены, что не знали этого человека? – Она показала старушке фотографию, та после паузы покачала головой. – Хорошо, тогда скажите, к вам ведь вчера приезжал доктор Давид Бьесго?

– Доктор Бьесго? – Старая женщина явно удивилась, и на какой-то миг вся ее непроницаемая сдержанность треснула, показная беспечность будто слетела. – Да, он был тут вчера вечером, примерно в это же самое время, мы выпили кофе. Мы давние друзья. Это как раз тот самый молодой врач, о котором я упоминала. Врач, который помог мне зачать ребенка. Не понимаю, дорогая, почему вы меня о нем спрашиваете.

– Дело в том, что доктор Бьесго попал в аварию, вероятно возвращаясь от вас.

– Боже! Надеюсь, он в порядке?!

Оливеру волнение сеньоры Онгайо показалось естественным, но новость про несчастье с доктором его поразила не меньше, чем хозяйку.

– Боюсь, нет, – медленно ответила Редондо. – Он погиб, его тело обнаружили всего несколько часов назад. Машину занесло, она сорвалась с обрыва. Мне жаль, что вы узнали об этом от нас.

– Нет… не может быть! – Старушка потрясла головой. – Нет-нет, это невозможно… Господи боже, нужно позвонить Элене. Это его жена.

– Сеньора Онгайо, – продолжала лейтенант, – я понимаю вашу боль, но нам необходимо знать, зачем к вам приезжал доктор Бьесго.

Хозяйка дома, прежде державшая беседу под контролем, словно рассыпалась на части.

– Зачем приезжал? – пробормотала она. – Просто навестить. Ради всего святого, мы же были друзьями.

– И вы не говорили ни о чем необычном? Не ссорились, например?

– К чему вы клоните? Что я его довела до того, что он убился на машине? Лейтенант Редондо, у меня нет сил продолжать нашу встречу, прошу меня извинить.

– Понимаю вас, – Редондо осталась непреклонна, – но и вы поймите, что это необходимые, обязательные вопросы, которые мы обязаны задать любому свидетелю. Может, вы заметили, что он был чем-то взволнован…

Оливер сидел потрясенный. Еще один труп. Было ясно, что лейтенант тщательно дозирует информацию, которой с ним делится.

– Нет-нет, – возразила сеньора Онгайо, – мы беседовали только на личные темы, ничего особенного. Он надолго не задержался, пробыл с полчаса. Выпил кофе, мы немного поболтали, а потом он ушел. Слуги могут это подтвердить. Еще и пяти не было, когда он ушел.

– Ясно. Но я должна буду опросить ваших работников, если вы не против.

– Да-да, разумеется. Боже пресвятой, поверить не могу, нет… – Сеньора Онгайо закрыла глаза.

Лейтенант не сдавалась:

– Но раз доктор приехал сюда из Сантандера и пробыл всего полчаса, это свидетельствует о том, что либо ваш разговор был важен, либо доктора Бьесго привело какое-то иное дело. Он ничего не сказал вам, не поделился, куда поедет?

– Боюсь, нет. Он просто ушел. Как и всегда.

– Понятно. Возможно, впоследствии нам понадобится ваша помощь и мы с вами свяжемся…

– Разумеется, – слова лейтенанта были прерваны движением морщинистой руки, – я помогу во всем, что потребуется. Но поймите, сейчас мне нехорошо… Дорогая моя, я не в силах разговаривать. Какой ужас… бедный Давид.

Увидев, что лейтенант Редондо встает, Оливер понял, что свои вопросы он при таком раскладе задать не успеет, так что осмелился встрять в разговор:

– Сеньора Онгайо, если позволите, я заеду к вам как-нибудь. Сейчас, наверное, не лучший момент, но мне хотелось поблагодарить вас за то, что вы сделали для моей семьи, за то, что подарили нам дом.

– Очень любезно с твоей стороны, Оливер. Буду рада тебя видеть. – Она вдруг резко постарела, будто съежилась. – Расскажешь мне о своих планах. Я читала, что ты собираешься открыть там отель, так ведь?

– Да, сеньора.

Старушка посмотрела ему в глаза, и он прочел в ее взгляде лишь нежность и тоску. Сеньора Онгайо повернулась к внушительному окну, откуда открывался невероятный простор, и прошептала:

– Пожалуйста, зови меня Хана.

Дневник (8)

В сентябре 1939 года закончилась гражданская война. На смену ей пришла Вторая мировая: немцы вторглись в Польшу. Мир агонизирует под грохот пушек и взрывов. Предполагается, что Испания останется вне шахматной доски, на которой идут военные действия, но в 1940 году Франко отправляет Голубую дивизию на Восточный фронт. Пять тысяч убитых. Восемь тысяч раненых. Кому сейчас есть до них дело? Все они обратились в прах.

Вновь теряюсь в прошлом: мы уже говорили о том, что Хане пришлось вернуться в свою колыбель зеленых лугов