В гриднице горел огонь в очаге, неровными отблесками освещая спящих кметей на лавках и на полу, на постланном сене. Держимир сидел возле очага и глядел в пламя. Его лицо вдруг напомнило Смеяне тот далекий зимний вечер, когда они ночевали в дебрическом городе Хортине после встречи с Князем Волков. Прямичевский князь сидел такой же замкнутый и угрюмый, как будто смотрел в лицо злой судьбе, и думал о своем бессилии перед ней.

Смеяна неслышно прошла через гридницу и села возле очага сбоку. Он заметил ее, когда она уже оказалась рядом, вздрогнул, бросил на нее быстрый взгляд, но промолчал. Сама она уже поостыла после дневных споров, ей хотелось помириться, но Держимир не умел так легко все забывать.

– Чего не спишь – все о походе думаешь? – спросила Смеяна.

Держимир покосился на нее и не ответил.

– Да ладно тебе! – со вздохом сказала Смеяна. – Бедная я, несчастная! Что за князь мне достался! Хочешь удачи, а сам все против нее делаешь!

– Как это – против нее? – наконец подал голос Держимир и коротко глянул на Смеяну. Он старался говорить ровно, но голос его оставался напряженным.

– Я тебе говорю: отдай сокола, помирись с Боримиром!

– Сказал уже – не отдам! – Держимир чуть повысил голос, и в нем слышалась прежняя непреклонность. – А ты-то чего беспокоишься? Или Боримира жалко? Еще бы, он тебе такую честь воздал! Верховной волхвой обещал сделать! Знал бы он, кто ты родом! Поглядел бы, как ты дома репище полола!

Смеяна лукаво улыбнулась: слава Макоши! Раз начал браниться, значит, оттаял! Если бы он молчал, то было бы гораздо хуже.

– А ты, светлый княже, ведь меня на репище не видел! – ответила она. – И рода моего настоящего ты не знаешь! Хоть у братца спроси, он от моих Ольховиков слышал: я по крови им чужая, моя мать издалека пришла и рода ее никто не знал! Может, я родом не хуже тебя? Может, я правда самому Солнцу родная дочь, откуда ты знаешь?

Держимир усмехнулся с показным презрением, но лицо его оттаяло и ожило. От одного ее присутствия ему становилось легче. Отступали терзавшие его мысли о том, что другой может попытаться отбить у него Смеяну и вместе с ней удачу, как он отбил ее у Светловоя.

– Что бы он там тебе ни обещал, я ему шею сверну, если он еще раз на тебя так посмотрит! – глядя в огонь, с угрюмой решимостью пригрозил Держимир.

Смеяна фыркнула:

– Сверни, сделай милость. Только подумай – на что тебе его княжество? Мало тебе забот со своими дрёмичами, чтобы еще с рарогами возиться?

– Да сдались мне его рароги, Морок их дери! – досадливо ответил Держимир.

– Дурак он, этот Боримир, – насмешливо сказала Смеяна. – Думает, что удачу можно у судьбы силой вырвать.

Держимир посмотрел на нее и больше не отводил глаз. Эти слова точно так же относились и к нему самому.

– А удачу приманивать надо! – лукаво продолжала Смеяна. – Свой норов буйный смирять ради нее, жертвы ей приносить добрыми делами, ибо Макошь-Матушка велела: что имеешь доброго – поделись, и богатство твое умножится, как умножается зерно в земле. Если на руку птица небесная села, ее хватать и в мешок прятать не надо, а то будет она в мешке как простая курица. Ее любить надо, и не гордиться, и не жадничать, и не злиться. И верить ей. Тогда она с тобой останется.

Держимир слушал ее, но не понимал самого главного. Что нужно делать и чего не делать, чтобы не упустить удачу, он от нее слышал много раз. Но ведь рядом с ним сидела не небесная птица, а живая девушка. Что нужно сделать, чтобы она полюбила его по-человечески?

Но вот об этом он не умел спросить. А Смеяна не знала, что ответить. Светловой когда-то казался ей прекраснее всех на свете, всех ближе и роднее. К Держимиру ни то ни другое не относилось. И лицом, и нравом он был весьма далек от совершенства, Смеяна то сердилась на него, то жалела, и за три месяца так и не смогла определиться, ответить на самый простой детский вопрос: он хороший или плохой? Он весь состоял из противоречий, как огонь. Но когда Смеяна вспоминала прозрачную стену, окружавшую Светловоя, даже вспышки дурного нрава Держимира становились близкими, почти родными.

– А ты… – шепотом спросил Держимир и запнулся.

– А я… не знаю, – прошептала в ответ Смеяна и отвела глаза.

Она его поняла, и он ее понял. И этого ответа ему хватило. Главное, что она все-таки не сказала «нет».

К себе в горницу Смеяна вернулась быстрее, чем ожидал Баян, уже пристроившийся спать в верхних сенях. Сначала он начал ворчать, решив, что они так ни до чего и не договорились, но потом умолк. Он был вовсе не глуп и по лицу Смеяны понял: в их неразлучной троице у двоих появились общие тайны, в которые его третьим не пустят.

Уверенность в своих силах не сделала князя Держимира беспечным. Напротив: понимая, что Боримир рарожский не мог не затаить жестокой обиды, он постоянно был готов к новому столкновению. Вниз по течению Краены дружина полюдья двигалась медленно, задерживаясь в каждом городке на три-четыре дня: пока снег не растаял и весенняя распутица не лишила рарогов возможности напасть внезапно, князь Держимир не хотел покидать рубеж. Вдоль пути полюдья, позади и впереди, постоянно разъезжали дозорные отряды. Это дело так нравилось Баяну, что брат теперь видел его очень редко: только в промежутке между двумя поездками.

Но весна наступала все решительнее, как ей и положено в соответствии с мировым законом. Возле городка Ратенца пришлось перебираться с реки на берег: лед стал слишком ненадежен.

– Теперь уж не поскачешь! – приговаривали кмети, а Держимир подумывал задержаться здесь до тех пор, пока дороги не просохнут.

– Сейчас мы в самом опасном месте! – объяснял он Смеяне, но вместо страха на лице Солнечной Девы отражалось лишь любопытство. – Эта река потому Ратицей зовется, что рати на ней не переводятся. Рароги тем берегом владеют, а хотят и наш захватить до самого Истира. Тогда весь полуночный берег Краены тоже будет за ними.

– А нам что останется? – отвечала возмущенная Смеяна, не сознавая даже, что говорит «мы» о чужом ей племени дрёмичей. – Но ведь он не станет нападать? – в восемнадцатый раз переспрашивала она.

– Не станет! – Держимир решительно мотал головой. – Куда им без сокола?

При этом он бросал взгляд то на сокола, по-прежнему прикованного за ногу золотой цепью, то на Смеяну. За такой беседой однажды вечером их застал гонец. Дружина еще не кончила ужинать и никто не вставал из-за столов, когда в нижних сенях послышались шум и возбужденный говор.

– Кметь из Воронца! – кричали оттуда. – К тебе, княже!

Через несколько мгновений перед Держимиром стоял гонец – средних лет русобородый кметь, забрызганный грязью по пояс.

– Я из Воронца! – подтвердил он то, что князь уже успел услышать. – Прислал меня воевода Наслав. А вести у нас худые. На твою землю, княже, вторгся ратью князь речевинский Велемог.