Видимо, и в науке, чтобы добиться высот, в дополнение к уму в женщине должно присутствовать некое очарование, обязательно притягивающее мужчин. Это и есть сексапильность…

И Наташа научилась во время разговора усилием воли «зажигать» глаза, чтобы казались лучистыми; специальными упражнениями с эспандером укрепила осанку, сделала гибкой талию и более округлыми бедра. За десять занятий педагог по танцам изменила ее походку. Тогда же и появилась у нее эта манера медленно опускать веки, загадочно улыбаться и долго молчать. После молчания любая фраза ценилась на вес золота, и Наташа стала замечать, что ее по-новому слушают, замолкая, когда она говорит, стараясь не пропустить ни словечка. К этому времени у нее уже была готова докторская, множество статей в наших и зарубежных журналах. Ей приходила масса писем из-за рубежа, ее приглашали на конференции. Сначала она ездила за свой счет. Благо деньги зарабатывал муж. Потом уже ее посылали в командировки, как форпост института, как модную и умную женщину. А потом она отделила свою лабораторию. У Натальи Васильевны появились свои сотрудники, свои аспиранты. Иногда, после какой-нибудь научной тусовки, ей передавали отзывы от коллег-мужчин, наших и зарубежных:

– О-о-о! Доктор Нечаева, необыкновенная женщина!

Если бы знали они, как часто после каких-либо важных встреч доктор Нечаева в полубесчувственном состоянии падала вечером на кровать и не могла уснуть. В голове у нее крутились фразы – вопросы и ответы, мелькали лица собеседников – оппонентов и сподвижников.

Она выбрала в качестве своего постоянного сопровождающего Нирыбунимясо именно потому, что он был стар. И в его присутствии ей не требовалось слишком уж напрягаться. А он, кстати, один из немногих, понимал, как непросто дается ей ее положение и как она устает.

– Поберегите себя, – говорил он ей. Но как Наталья могла себя беречь? Это означало отказаться от жизни.

На банкетах она не стеснялась немного пококетничать, умело и неторопливо. Поманить и исчезнуть – вот ловкий прием женщин всех веков. Лукаво польстить, чтобы заинтересовать, оказать любезность и резко оборвать отношения, если коллега увидел в том намек на обещание. Этим оружием добываются деньги, выгодные договоры, лекарства и льготы, то есть все необходимое для работы ее лаборатории. Наташа овладела этим искусством вполне. Не так уж это было и сложно по сравнению с биохимическими формулами.

Но дома… Неужели и дома она не могла позволить себе быть самой собой? Нет, теперь уже не могла, пожалуй. За исключением становящихся все более редкими тех часов, когда ходила в старом халате и меховых тапках. Она держала планку своей высоты, как гимнасты держат живот – днем и ночью в подтянутом состоянии, не распуская его даже во время визитов к врачу.

– Расслабьте же живот, распустите! – раздражается доктор, будучи не в силах прощупать ни кишечник, ни печень из-за накачанных, подтянутых мышц.

– А как это сделать? – удивляется спортсмен-профессионал. Он уже не помнит, как это можно – ходить в состоянии расслабления.

Так и Наташа – вечно, как балерина, тянула носок. Тянула дома и на работе, в разговорах с мужем, в общении с дочерью и с родителями, с друзьями и недругами. И делала это так естественно, что никто и не догадывался, как непросто всегда быть на высоте.

Только один мальчик знал. Молодой еще, глупый мальчик, зашедший когда-то случайно в их лабораторию и оставшийся работать в кружке. Потом сбежавший от нее и вернувшийся снова. Он не видел, но чувствовал сердцем напряжение и усталость, все чаще мелькавшие в глазах и улыбке Натальи Васильевны. Он был влюблен в нее, он хотел помочь, защитить.

Но кто же, будучи в здравом уме, в наше время станет доверять любви молоденьких мальчиков? В конце концов, у Натальи Васильевны был муж. Но иногда, когда благодаря весенней погоде, цветению сирени, пению птиц, в природе и в сердцах людей разливается вызванная весной томность, Наташа поглядывала в сторону Жени Савенко и думала: «А возможно, я сделала глупость, что не поехала тогда с ним. Пусть бы его любовь длилась недолго… Спасибо за год, фантастически если два… Но все-таки как замечательно было бы почувствовать себя любимой!»

Потом она отрезвляла себя и думала: «Ну, любовь… Год или два… а что потом? Куда потом деться? И как сказать об этом бессмысленном отъезде с малознакомым мальчиком родителям, дочке… И наконец, тогда придется расстаться с Серовым. Чепуха!» И она отгоняла от себя безумные мысли на неопределенное время.

И еще не давал покоя вопрос: почему же, когда наконец поднялась на высоту, о которой в юности могла только затаенно мечтать, она почувствовала, что что-то главное исчезло из ее отношений с мужем? И Наталья постепенно и с ужасом начала замечать, что она далеко не единственная женщина в его жизни.

Так думала Наташа, и потихоньку, исподволь, эти мысли вызывали в ней озлобленность против Серова. Каждый раз, когда она обнаруживала следы пребывания других женщин в их квартире (трудно скрыть эти следы от внимательной жены), ей хотелось кричать: «Я люблю тебя, ты разве не видишь? Зачем, почему ты пренебрегаешь мной?» – но гордость, усталость и постоянная занятость заставляли ее молчать.

Наивный Серов! Как он долго не понимал, что она знает! Но ее иногда даже радовала та трогательная забота, с которой он скрывал от нее собственные грехи.

Пару раз доброжелательницы сообщали Наталье Васильевне о проделках мужа. Наташа клала трубку и виду не подавала. Но сама стала наблюдать за ним. Это было нечто вроде эксперимента. В это время она специально старалась появляться с ним больше на людях. Она открыла удивительную для себя вещь: если Славик был в компании, где он мог за кем-то ухаживать, то в качестве объекта выбирал полных женщин, Наташу осенило: он подсознательно мстит всем толстушкам за унижение, доставленное ему первой женой. С тех пор она его даже жалела.

Она ошибалась. На самом деле все было совсем не так. Вячеслав Сергеевич в такие моменты никогда о женах не вспоминал, но худых и маленьких женщин действительно не любил. Он даже не представлял себе, что может за ними ухаживать. Маленькой и худой, будто мышка, была его мать. И на такой женский образ у Вячеслава Серова оказалось наложено подсознательное табу. К тому же, по статистике, женщины после тридцати чаще бывают полными, чем худыми. А за совсем молоденькими девушками в присутствии Наташи Вячеслав Сергеевич старался не приударять. Это было бы неэтично по отношению к ней, подчеркивало бы ее возраст. Он не хотел, чтобы жена комплексовала по поводу возраста. Если бы Наташа узнала о таком ходе его мыслей, она удивилась бы безмерно. Какая в принципе разница, с кем он изменяет, главное – изменяет! Для Серова же разница была четкая – да, он изменял, но заведомо с теми, кто во всех отношениях хуже Наташи. Да и вообще женщина, похожая на Наташу во всех отношениях, просто не попадалась. А если бы и попалась, зачем Серову нужна вторая Наташа? Если ему действительно легче удавалось покорить полненьких, чем стройных, то, весьма возможно, просто потому, что стройные женщины более высоко себя ценят.

Исподтишка Наташа наблюдала за ним. Что ж, по-прежнему он ей нравился. Нравились его независимые манеры, то, что с годами он не полнел, его снисходительная галантность, его довольно высокая самооценка. Но все-таки, несмотря на то, что она точно знала о его изменах, Наташа чувствовала над ним некоторое превосходство. И иногда позволяла себе поглядывать на мужа снисходительно. Пока не заметила, что с некоторых пор и он тоже стал снисходительно относиться к ее успехам, подтрунивать над ними. И временами, когда ей надоедали эти жестокие игры друг с другом, так хотелось сказать ему: «Славик, хочешь, давай бросим все и уедем куда-нибудь, купим дом где-нибудь во Владимирской области (или в Испании) и будем в нем просто жить, как в деревне, как живут сейчас мама и папа, без твоих операций и моих конференций. На скромную жизнь денег хватит. Зато нам не надо будет выпендриваться друг перед другом».