Щеки ее, обычно матовые, теперь раскраснелись. Себе в оправдание Наталья решила, что он с его рациональным умом должен правильно оценить ее смелость. Но Алексей, хоть и тоже смутился, приглашения станцевать белый танец на празднике жизни не принял.

– Я подумаю надо всем этим. – Он неловко поднялся с кресла, сослался на срочное дело, откланялся и ушел.

Его не было около месяца. К этому времени она уже поняла – с ним все закончено. Наташа не винила его – в конце концов, он тоже имел право сделать свой выбор. Наконец, перед самым отъездом, Алексей зашел на пару минут попрощаться.

– Я тебе напишу из Питера, – неловко повертевшись в коридоре у зеркала и даже отказавшись пройти в комнату, – сказал он.

– Пиши, – улыбнулась она, но уже не верила, что он напишет. На прощание он ее даже не поцеловал.

Тогда она навсегда запомнила: отрицательный результат – тоже результат. И справедливости ради нужно отметить, о самом проведенном эксперименте Наталья Васильевна впоследствии никогда не жалела. Она иногда жалела о полученном результате.

Хампердинк разошелся вовсю. Откуда-то в комнате снова появился Серов и обнимал в танце теперь уже другую даму. Как она все-таки глупо обошлась с ним. Все говорили, что он отличный врач. Нехорошо получилось. Он может подумать, что она плохо воспитана. Ей надо как-то загладить неловкость.

Серов через плечо своей партнерши поймал ее усталый и задумчивый взгляд. Наташа сидела нахохлившись, напоминая промокшую птицу. Как мало она сейчас была похожа на ту красавицу, что шлепала от него по коридору в красных мокрых туфлях. Он подмигнул ей. Она встала со своего места и вышла.

В течение следующих двух часов в своей комнате Наталья непонятно о чем тосковала, а в двенадцать ночи раздался осторожный стук в дверь. Она этого будто ждала и сразу открыла.

На пороге ее квартирки стоял Вячеслав Сергеевич Серов и держал бутылку шампанского в одной руке и огромный красный цветок в другой. Наталье Васильевне показалось, что одна скула у него чуть припухла и покраснела. Она молча отошла в глубину комнаты. Он аккуратно прикрыл за собой дверь. Глаза Вячеслава были очень светлые от выпитого и искрились весельем. Он, не скрываясь, оглядел ее с головы до пят и, видимо, остался доволен. Вместо пурпурного платья Наташа уже была в своих обычных светлых брюках и легкой кофточке. С шеи спускалась на грудь тонюсенькая серебряная цепочка, а на ней изящный резной кулон в виде перевернутого тюльпана.

– Это вам вместо пролетарской гвоздики! – сказал Серов с порога, протягивая цветок. Наташа могла бы поклясться, что некоторое время назад цветок рос внизу на клумбе. – Я бы не чувствовал себя мужчиной, если бы не явился к вам этой ночью. Есть у вас бокалы?

– Так вы не протянете здесь два года, – сказала она. – Не боитесь, что вытурят за пьянство?

– Может, был бы и рад, да с клиникой расставаться жалко. Эти маленькие студенты – просто чудо! Ловят каждое слово, не то что наши олухи.

– Может, присядете? – Она отошла к столу и закрыла книгу, которую пыталась читать до его прихода. Он с интересом взглянул на обложку.

– Я думал, это кулинарные рецепты, а это иммунология, – он опять ей весело подмигнул.

– Вы шампанское пить принесли? – Она пока еще не знала, как ей себя вести, и чувствовала себя не в своей тарелке.

А Серов очень обрадовался:

– Конечно, пить! Выпьем шампанского, у вас сразу голова перестанет болеть и поясницу отпустит!

– А вы откуда знаете про мою поясницу? – удивилась Наталья Васильевна.

– Так вы же, моя птичка, танцевали, как Железный Дровосек.

Наталья Васильевна от досады залилась краской. Боже мой, а я-то, дура, воображала себя чуть не Айседорой Дункан.

– А вы, оказывается, способны понимать ближнего? – прищурилась она.

– Мы с вами еще не так близки, как хотелось бы. – Он поискал взглядом бокалы. – Ну, что вы в самом деле? Есть в этом доме из чего можно выпить?

Она замялась:

– Есть стакан и вот еще чашка.

– Ну, подставляйте скорей!

Пробка ударилась в оконную раму. Пенистая струя залила часть стола. Наталья Васильевна глазом не моргнула и пошла за тряпкой.

– Другая женщина на вашем месте непременно бы завизжала, – заметил Серов ей вслед.

– В жизни есть вещи пострашнее, чем разлитое вино и подмоченные бумаги.

Она унесла тряпку и, вернувшись, взяла в руку чашку.

– За что же мы выпьем?

– За меня, естественно. Вы не представляете, как я волнуюсь.

– Чего это вдруг? – Внезапно ей стало весело.

– Ну как же! Ведь по законам жанра мне надо сейчас заваливать вас на постель, а мне больше хочется с вами поговорить.

Наташа хмыкнула, залпом выпила шампанское и сказала:

– Ну ладно, я выпила за вас. И действительно, не надо заваливать меня в постель. Теоретически у мужчин могут быть и кое-какие другие достоинства, кроме тех, что отличают их по половым признакам.

– Знаете, мы с вами потеряли полгода, – сказал он. – Представляете, как можно было бы наговориться?

Она промолчала. Они пили шампанское и исподволь посматривали друг на друга.

Вдруг он решительно поставил стакан и подхватил ее на руки. Сопротивляться ей не захотелось.

В жизни до этого у Наташи не было такой замечательной ночи. Он ее ласкал, будто баюкал. Как баюкал в детстве отец. В нем не было агрессивности, не было самолюбования, не было ни настороженности, ни осторожности. Его любовь оказалась естественна и медлительна, как у туземца с юго-восточных островов. Он любил, как читал – спокойно, уверенно, безмятежно.

Наталья Васильевна такой любви раньше не знала. Ее мальчик-муж, занимаясь любовью, принимал картинные позы и старался всеми силами доказать свою опытность и неутомимость, чем вначале смешил, а потом раздражал. Сами собой улетучились куда-то ее наивные мысли о том, что если выбор сделан правильно, то счастье должно быть обеспечено. Во время ее беременности мальчик вовсю занимался театром, а не медициной, и домой ночевать возвращался под утро. Поскольку утром и ей, и ему еще надо было ходить на занятия, она не высыпалась из-за его то ли поздних, то ли слишком ранних приходов и как-то сказала ему, что приходить он вовсе не обязан. Мальчик не обиделся, а скорее обрадовался. На родившуюся дочку он смотрел больше с недоумением, чем с нежностью, и поскольку учиться, ухаживать за новорожденной дочуркой да еще и требовавшим почти такого же ухода мужем оказалось очень тяжело, Наташа перевела его жить назад к родителям. Через некоторое время его родители переехали в другой город. Наташа посоветовалась с матерью и с отцом, и все трое пришли к одному выводу: изменить характер ее мужа практически невозможно. Оставалось либо смириться, либо разойтись. Наташа выбрала второе. Мальчик-муж не стал возражать. Его родители тоже понимали, что для отцовства он, видимо, еще не созрел, и больше были обеспокоены его будущим, чем будущим новорожденной внучки. Так или иначе, все они очень быстро исчезли с Наташиного горизонта, и она стала дочку растить сама. Ну и, конечно, родители помогали. Однажды, уже спустя много лет, Наталья поймала себя на мысли, что никак не может вспомнить имя этого человека. Фамилию в браке она оставила свою девичью, а вот как же звали этого мальчика? Она ужаснулась, когда поняла, что вспомнила его имя только через дочь. Вернее, через ее отчество.