Потом и я поступила в колледж и отправилась в Сиэтл. Туда Тед не приезжал ко мне ни разу. Даже на выпускной.

* * *

Наша мама не стала встречаться с другим мужчиной. Незадолго до смерти она призналась мне, что всю жизнь любила только одного человека – нашего отца. «Настоящая любовь может быть только одна, – сказала мама. – По сравнению с ней все остальное кажется мелким и незначительным. С Тедом, несмотря на все его недостатки, я чувствовала себя целой. Иногда я даже думаю, что нас удерживали вместе наши слабости. И быть может, этого порой оказывается достаточно».

Мама умерла три года назад, умерла после долгой и мучительной борьбы с раком груди. В ее последний месяц, уже в хосписе, мы бывали у нее каждый день – и я, и Лекси, и Тед, который прилетел из Ки-Уэста и привез флоридский пирог с лаймом и целый чемодан своих старых набросков, сделанных много лет назад. Он кормил маму кусочками пирога и показывал рисунки, каждый из которых относился к какому-то эпизоду их совместной жизни. На одних рисунках был Ниагарский водопад, где они проводили медовый месяц, на других – беременная мама сидела голышом на кровати в их первой крошечной квартире и безмятежно улыбалась, на третьих она была уже с Лекси на руках или сидела под новогодней елкой и смеялась. Еще на нескольких рисунках Тед запечатлел нас с Лекси: на качелях на заднем дворе, в костюмах инопланетян (мы готовились к Хеллоуину), на заднем сиденье машины. Он и мама рассматривали рисунки, а мне вдруг показалось, что время повернуло вспять и они снова вместе: переворачивают страницы старого семейного альбома и вспоминают, вспоминают, вспоминают давние счастливые дни.

Мама умерла, держа Теда за руку и слушая, как Лекси рассказывает какую-то длинную и совершенно неправдоподобную историю, которая тянулась и тянулась без конца…

* * *

– Как странно, – сказала я, делая большой глоток кофе, который сварила Диана. – От всей семьи остались только ты, я да Тед. – Я огляделась по сторонам. – И еще этот дом…

17 августа 1929 г.

Лейнсборо, Нью-Гэмпшир

– Этель! Этель! – Уилл тряс меня за плечо.

Я открыла глаза и села. Сердце бешено стучало в груди, ночная рубашка промокла от пота.

– Опять кошмары? – участливо спросил он, нежно гладя меня по волосам.

Я только кивнула. Меня не оставляла уверенность, что чудовище, преследовавшее меня во сне, только что выскользнуло из комнаты, каким-то образом проникнув в реальный мир из мира сновидений.

Выскользнуло, оставив после себя острый запах сырости и тухлых яиц.

– Ты чувствуешь этот запах? – проговорила я.

– Какой запах? – несколько нервно спросил Уилл.

– Ах нет, это просто мой сон… Какая я глупая!.. – Я выдавила смешок, чтобы показать ему, что все это действительно глупости. Бледный квадрат окна на противоположной стене начинал светлеть, и я подумала, что солнце, должно быть, только что взошло.

– Пойду приготовлю завтрак.

Уилл несильно сжал мою руку.

– Это всего лишь сны, Этель. Не думай о них, они не причинят тебе вреда.

Я не ответила. Накинув халат, я вышла на кухню, насыпала в перколятор кофе и поставила на плиту.

Проблема была не только в странных снах и кошмарах, которые терзали меня чуть не каждую ночь. С некоторых пор я наблюдала у себя некоторые физиологические симптомы: легкую тошноту, тяжесть в груди и отечность ног. Некоторые из моих платьев стали мне откровенно тесноваты в поясе, но я все еще не смела признаться себе, что моя надежда сбылась. Во всем виновата слишком сытная пища, говорила я себе, – все эти торты со взбитыми сливками, булочки с маслом, запеченные яйца и прочие лакомства. Надо будет поменьше есть, пока меня окончательно не разнесло.

Каждое утро, едва проснувшись, я отправлялась готовить завтрак, в надежде отвлечься от того, что занимало меня сильнее всего. Я приносила в столовую свежие газеты и читала Уиллу заголовки: президент Гувер отпраздновал свое пятидесятипятилетие (на торжество были приглашены Чарльз и Энн Линдберг); Бейб Рут совершил пятисотую круговую пробежку; Уинстон Черчилль выступил с речью в Оттаве. Я читала, и мне казалось странным, что Земля продолжает вращаться как ни в чем не бывало, а газеты печатают фотографии людей, которые даже не подозревают о моем существовании.

– Я – миссис Этель Монро из Лейнсборо, штат Нью-Гэмпшир, – шептала я им, чтобы они знали.

Иногда, когда я чувствовала себя совершенно растерянной и мне начинало казаться, что я куда-то уплываю, я до крови колола себя булавкой.

* * *

С Элизой Хардинг мы каждую неделю обменивались письмами. Ее посланий я ждала с нетерпением – меня очень интересовали новости из отеля: какие розы распустились в саду и удалось ли поймать павлина, который ни с того ни с сего удрал в лес. В июле Элиза написала мне о постояльце, которого источник избавил от хромоты. В начале августа я узнала о женщине, страдавшей тяжелой формой астмы. Бедняжка едва могла дышать, но после трех погружений выбросила лекарства и всю ночь протанцевала в ресторане отеля. Но вода источника не только исцеляла болезни.

«Еще в июне, незадолго до вашего с Уиллом приезда, – писала мне Элиза, – у нас побывал один музыкант из Нью-Йорка. Больше всего на свете он хотел стать известным, и вот это-то свое желание он загадал, когда приехал к источнику. Его имени я тебе не назову, но если ты прямо сейчас включишь радио, ты почти наверняка услышишь одну из его мелодий. Они сейчас невероятно популярны. Говорят, теперь он пишет музыку для Голливуда».

В ответных письмах я рассказывала о подробностях своей жизни в Лейнсборо, хотя они и не шли ни в какое сравнение с захватывающими новостями из отеля. Я писала о работе Уилла, о том, как я каждую неделю помогаю ему с отчетностью – составляю списки вызовов на дом и приемов в кабинете (два доллара за визит), как веду приходно-расходные книги и реестр должников.

«Жизнь сельского врача не богата интересными событиями, – писала я Элизе. – Уилл, конечно, принимает и у себя в кабинете, но бо́льшую часть его работы составляют домашние вызовы. Так, на прошлой неделе Уиллу пришлось вскрывать одной женщине гнойник на ноге и ездить к фермеру, который лишился глаза после того, как его лягнула ломовая лошадь».

Время от времени я просила у Элизы совета, что делать с цветами в нашем саду, на которые напала тля, рассказывала о леди из нашего швейного кружка и описывала, чем занимается каждая из них (лоскутными одеялами, летними платьями, кружевными занавесками и прочей ерундой). И разумеется, я написала ей, что мы готовимся к осеннему празднику, и даже пригласила в гости, если, конечно, она сможет приехать.

В недавно полученном мной письме Элиза рассказывала о семье Вудкоков, которые приехали в отель из Бруклина. «Сам мистер Вудкок – крупный финансист, а его жена – актриса, вернее – была актрисой, когда они познакомились, и выступала на Бродвее! Их сыну, маленькому Чарли Вудкоку, всего четыре, и он – настоящий ангелочек. К несчастью, он с рождения не может ходить. Я не знаю, как называется эта болезнь (спроси у своего Уилла), но его ножки выглядят слишком маленькими для его возраста. Его сестре Марте семь, и она – прелестная и очень живая девочка. Ей очень понравились наши розы, и она хочет выучить все их названия. Вудкоки надеются, что вода источника поможет Чарли. Они сняли у нас номер на целый месяц. Я была настолько уверена, что купания принесут малышу пользу, что чуть было не сказала им, что месяц – это слишком долго и что недели за глаза хватит, но вовремя прикусила язык! А ты как думаешь, поможет ему вода?»