– So, you are American?14 – спросил доктор Рихтер и тоже сел.

Мануэла молча кивнула.

– From which part of the States?15 – спросил он дальше.

– Washington D. C.16, – еле слышно произнесла Мануэла.

Доктор Риттер улыбнулся:

– Oh, from the capital. And what’s your problem?17

– Actually, we can speak German18, – сказала Мануэла. Хотя она уже давно живет в Америке, но она швейцарка.

Ага, произнес доктор Риттер с некоторым удивлением, хорошо, и в чем же все-таки ее проблема?

Мануэла достала из сумочки фотографию, на которой она изображена ребенком у матери на руках. Ее мать рассылала такие открытки как приглашения на дни рождения. Мануэла перед отъездом вытащила ее из альбома, и вот теперь она протягивает ее Мануэлю.

– Вам ведь известно это фото, – сказала девушка.

Мануэль посмотрел на фото и посмотрел на Мануэлу.

Он хотел было сказать что-то, но голосовые связки не повиновались ему. Мануэла смотрела то на отца, то снова на фото, она тоже хотела что-то сказать, но язык не слушался ее.

И потом вдруг она наклонилась вперед, спрятала лицо в ладони, и ее охватил плач, какого с ней никогда еще не случалось. Слезы лились ручьем, как будто у нее внутри начал таять ледник, она рыдала, она ревела, она скулила жалобно, она визжала. Мануэль склонился над столом и коснулся руками плеч девушки, пытаясь нежно их погладить.

Он никак не мог себе вообразить, что этот огромный ребенок может быть его дочерью. Он вспомнил, что когда думал о ней, то представлял себе ее стройным, гибким, милым существом, он был не в состоянии отделить девочку от очаровательного образа ее матери.

Сколько минут пролетело за это время? Вдруг зазвонил телефон, Мануэль не стал снимать трубку, Мануэла снова выпрямилась внезапно, попросила носовой платок, и Мануэль протянул ей пачку бумажных салфеток, она вытаскивала их одну за другой, чтобы вытереть глаза, высморкаться, промокнуть щеки, комкала их и складывала на стол, откуда Мануэль бережно их подбирал и выбрасывал в корзину для бумаг.

– Sorry, – сказала она, – I’m so happy, but it hurts19, я хочу сказать, что это больно, но я счастлива. А вы?

– Я, я… тронут, – пробормотал Мануэль. – Как чувствует себя ваша мать?

– Хорошо. Она ни за что не хотела, чтобы я с вами встретилась. Ни за что. Она вам это обещала, – говорила она. – Но я вам ничего не обещала.

– И зачем вы меня искали? – спросил Мануэль.

Не было ли тихого упрека в его голосе?

– Я хотела знать, кто мой отец.

– И теперь?

Мануэла пожала плечами:

– Может быть, нам надо вместе пойти поужинать, и вы расспросите меня, чем я занимаюсь и как я прожила все эти годы.

– Проблема в том, что моя семья ничего о вас не знает, – вздохнул Мануэль.

– Кроме Анны.

– Анна пока еще не член нашей семьи. Вы от нее узнали, что она была у меня?

Мануэла кивнула.

– До остального я сама догадалась, – добавила она. – Моей матери пришлось признаться. Но она стойко держалась целых двадцать два года. Я могла бы ее уважать за это, если бы это не было по отношению ко мне обманом.

– А Томас?

– Томас сейчас в Тессине, мне сказала Анна. Он меня не видел, и я думаю, она ему до сих пор ничего не говорила об этой истории.

Мануэль глубоко вздохнул:

– К счастью.

Мануэль поднялся, Мануэла тоже.

Она обошла вокруг стола и встала перед ним. Она оказалась немного выше его, ему пришлось смотреть на нее снизу вверх, и он чувствовал запах ее пота, который проступал полукружиями у нее под мышками.

– Это все же вовсе не счастье, – сказала девушка, – если кто-то не знает чего-то, что ему следовало бы знать.

– Иногда да, – согласился Мануэль. – Как долго вы пробудете в Швейцарии?

– Три недели.

Мануэль вздохнул:

– Я был бы рад, если бы вы не искали никаких контактов с моей семьей.

– С твоей семьей? – спросила Мануэла. – И кем тогда буду я?

Юлия сидела за чашкой чая из альпийских трав в своей загородной квартире в Понтрезине и смотрела на огонь, который она разожгла в камине. С началом летних каникул она одна приехала сюда на несколько дней, Мануэль должен был появиться вслед за ней на следующей неделе.

Сегодня она совершила прогулку в Розегскую долину и хотела было пройти еще немного до таверны Коаца, но дорога была перекрыта, так как несколько дней назад на долину обрушилась грязевая лавина, похоронившая под собой случайную туристку. Это известие испугало Юлию, это произошло явно не из-за дождя или бури, а именно в такой же день, как сегодня, солнечный и ясный. Горы уже изнемогают от своего собственного груза.

Уже по пути в долину Юлию удивило, как сверх обычной меры разлился ручей. Значит, там, на горных вершинах, начали таять ледники. Вдруг она увидела между ручьем и дорожной обочиной серну, которая без остановки крутилась на месте. Юлия стала наблюдать за чутким животным, но тут подъехал лесник на машине и указал ей из-за ветрового стекла, что ей следует уйти отсюда. Она, тем не менее, продолжала стоять и спросила его, не является ли больным это животное. Это животное ослепло, сказал лесник, доставая ружье с заднего сиденья. Несколько позже Юлия услышала сухой звук выстрела. Когда на обратном пути она проходила мимо этого места, то заметила на траве следы крови. Спустившись ниже, она увидела три конные упряжки с русскими, в руках у которых были бокалы с шампанским; они весело провозгласили тост за ее здоровье. После падения «железного занавеса» они снова вернулись в Энгадин, эти русские. Прежде, при царе, это были дворяне, а сегодня это были богатые новые русские. По дороге в Сан-Мориц они сидели в купе первого класса ретороманской железной дороги с ноутбуками на откидных столиках и смотрели в наушниках вместе со своими детьми брутальные гангстерские фильмы, пока мимо них проносились еловые леса долины Альбула.

Все меняется. Овечья гора, у подножия которой располагалась Понтрезина, в результате медленного таяния ледников считалась настолько опасной, что в последние годы именно над загородным домом Юлии возвели гигантскую защитную стену, земляной вал, который должен был быть достаточно надежным, чтобы выдержать вероятное обрушение горной породы. Юлия хорошо запомнила свой страх, охвативший ее, когда она в первой же информационной брошюре нашла, что и ее дом находится в окрашенной красным цветом и обозначенной буквой «А» зоне опасности.