— Поняла.

— Правда? Что насчет фоторазведки? Агентурной разведки? РЭР?

— Слышала такое.

— Что такое «бариевая каша»?

— Ладно, тут ты меня подловил, — сказала Терри, пожав плечами.

— Ты должна это знать!

Бум, бум, бум — я слышал, как стремительно подскакивает мое кровяное давление. У меня не было времени на эти уроки, но и выбора не было.

— Бариевой кашей называют все, что можно отследить по уникальному микроследу — зазубринам, царапинам, отметинам, микроскопическим разрывам, конкретным словам в любом из документов или нарочно сделанной опечатке в теле документа. Зачем? Опираясь на это, мы можем установить происхождение документа, его назначение и/или проделанный им путь. Например: если тебя и твоего мужа в равной степени, но отдельно друг от друга подозревают в шпионаже, я выдам каждому из вас по одинаковому письму или документу для передачи далее, но в твоем в восьмой строке поставлю запятую, а в его — точку с запятой. Большинство людей этого и не заметит. Если документ появится там, где появиться не должен, мы попросим агента проверить, что стоит в восьмой строке — запятая или точка с запятой. Риск минимален, а вероятность отследить преступника высока. Мы постоянно используем бариевую кашу.

— Ладно, — сказала Муди. — Это я поняла. Но когда мне нужно прочитать весь этот шкаф?

— Ну, — ответил я, посмотрев на часы, — сейчас почти полдень. Я иду на обед. Затем я хочу пробежаться вдоль залива. Днем мне нужно поработать с агентом, которого я тренирую, чтобы он смог выдать себя за разочарованного шпиона. Мы собираемся отправить его во враждебную разведслужбу советского блока и проверить, заинтересованы ли они в информации в такое нестабильное время. Полагаю, я вернусь с пяти до шести. Успеешь запомнить содержимое этого шкафа?

— Наварро? — Голос Муди надломился.

— Что?

— Где это говорится в должностной инструкции?

— Что именно?

— Что ты обязан постоянно быть козлом.

Поездка по четвертой автомагистрали из центра Тампы до Интернейшнл-драйв в Орландо занимает восемьдесят пять минут — это не так много, но время сейчас особенно ценно. Мы с Муди были напарниками уже две недели, но ей приходилось заканчивать старые дела. Так что мы работали бок о бок только два дня, и это был мой последний шанс подготовить ее к встрече с Родом Рамси. Я не собирался терять ни минуты по дороге.

— Как ты пожмешь ему руку? — спросил я, когда из-под колес грузовика прямо перед нами вылетел кусок резины.

— Наварро!

— Я серьезно. Как ты это сделаешь?

— Что ж, — начала она, — раз уж ты не говорил, что у него нет правой руки, вероятно, я крепко пожму эту самую руку и посмотрю ему в глаза. Затем, возможно, я ненадолго накрою его руку своей левой рукой, чтобы подчеркнуть, как я рада нашей встрече.

— Нет.

— Нет?

— Нет! — чересчур категорично ответил я. — Не делай этого. Ты не должна накрывать чужую руку своей. Так делают политики, потому что они идиоты, но все остальные это терпеть не могут. Ты можешь пожать Роду руку и коснуться его локтя, но не делай этого сегодня.

— Почему?

— Потому что Род еще не заслужил твоего дополнительного прикосновения.

— О господи…

— Первое рукопожатие должно быть чистым, понимаешь? Смотри ему в глаза. Крепко пожимай руку. Как в ФБР. Но не более. Если он пойдет на контакт и даст нам информацию, сможешь прикоснуться к нему снова.

— Где?

Последовавшая пауза была немного тревожной. Судя по выражению лица Муди, она уже сомневалась в своем выборе профессии — или даже обдумывала возможность выпрыгнуть из машины, если мы встанем в пробку. Наконец она вздохнула, сделала глубокий вдох и посмотрела на часы.

— Мы встречаемся с Рамси в шесть, верно?

— Верно. В отеле «Эмбасси Сьютс» на Интернейшнл-драйв.

— Но мы ведь будем там минут через пятнадцать?

— Ага, — кивнул я, взглянув на часы. — Приедем около четырех сорока пяти.

— И что нам делать целый час и пятнадцать минут, пока он не придет? — спросила она таким тоном, что я усомнился, хочет ли она услышать ответ.

— Переставлять мебель. А если повезет, успеем устроить еще одну репетицию.

На этот раз Муди просто вздохнула. Я же решил, что в сложившихся обстоятельствах нам не помешает немного помолчать.

Номер 316 оказался, как я и предполагал, среднего размера, с просторной гостиной. В центре комнаты стояло заказанное мною вращающееся кресло на колесиках. Мы передвинули диван таким образом, чтобы Род сидел в нескольких шагах от двери, и переставили тумбочку и лампу от него подальше. Нам предстояло провести там три-четыре часа, а то и больше. Свет бы его отвлекал. Затем я подвинул единственное кресло в номере так, чтобы Муди сидела наискосок от Рамси.

— Садись, — сказал я и сам плюхнулся на будущее место Рамси.

— Зачем?

— Я хочу убедиться, что твои глаза будут выше его. Так и есть, — заключил я, снова вставая, — если ты не сутулишься.

Я отрегулировал высоту своего вращающегося кресла, а Муди подтащила журнальный столик прямо к дивану.

— Нет, отодвинь его подальше, — велел я.

— Это же журнальный столик. Он нужен, чтобы что-то на него класть.

— Только не этот. В какой-то момент я спрошу Рода: «Хочешь чего-нибудь выпить?» И он ответит — да, потому что к тому времени уже захочет пить. Тогда я скажу: «Встань, возьми со стола».

— Но если мы передвинем журнальный столик, ты окажешься к ближе к столу, чем он, — заметила Муди. — Почему бы тебе не подать ему напиток хотя бы из вежливости?

— Потому что я налаживаю отношения отца с сыном. Когда он захочет в туалет, ему придется спросить у меня разрешения. Если он захочет пить, он будет ждать, пока я предложу, после чего возьмет напиток сам. То же самое — с тобой. Никакой свободы. Никакой простоты. Поэтому он будет сидеть ниже всех в этой комнате и смотреть на нас снизу вверх. Я отец. Ты мать. Не забудь.

— Судя по тому, что ты мне рассказал об этом Рамси, быть его матерью мне не хочется.

— Муди, — сказал я, — контрразведка — это театр на сцене мира. Мы должны все делать правильно — не ради тебя, не ради меня, не ради Бюро, не ради немцев и уж точно не ради Вашингтонского регионального отделения. Мы делаем это, потому что это наша работа — и она не каждому по плечу. Если бы это было дело об ущербе государственной собственности, вопросов бы не возникало. Но это дело о шпионаже. За ним наблюдают все: от наших непосредственных начальников до директора ЦРУ. Я разве не упоминал, что за этим делом следит сам Дэвид Мэйджор из Совета национальной безопасности в Белом доме, а также весь Государственный департамент?