Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чанс сделал шаг ей навстречу:
— Тори…
Она жестом остановила его.
— Не надо. Пожалуйста. Все это, — она обвела рукой комнату, — трудно понять. Я должна оплакивать мужчину, которого обожала. Десять лет он был любовью моей жизни. А когда он больше всего нуждался во мне, я была здесь.
— Тебе нужно зарабатывать на жизнь.
— Я создавала новую жизнь. Хотя он еще не умер.
А теперь мне нужно скорбеть.
— И у тебя будет для этого время и возможность.
Она яростно помотала головой:
— Нет! Разве ты не понимаешь? Я не могу здесь оставаться. Это место напоминает мне о том, что, когда он уходил, я тоже уходила. К тебе.
— Не говори так.
— Это правда. Мы оба это знаем. — Мы ничего не делали… Тори нахмурилась.
— Мы все делали. Все важное. Мы разорвали связь с ним.
— Нет. Мы оба были очень осторожны и уважительны по отношению к нему.
Тори покачала головой, а потом потерла лицо руками. Чанс сделал еще один шаг навстречу.
— И то, что мы чувствуем, — не глупость, не мишура. — Он очень тщательно выбирал следующие слова. — Потому что я тоже тебя люблю. Искренне. Всем сердцем.
Тори закрыла глаза, потом открыла и решительно пошла в спальню. Чанс последовал за ней, но Тори не сказала ни слова, только схватила почти полную дорожную сумку и сложила в нее оставшиеся вещи.
Его охватили скорбь и отчаяние. Он сказал, что любит ее, а Тори нечего ответить? Она уходит? Дыхание перехватило, боль пронзила бешено бьющееся сердце. У него в голове мелькали миллионы аргументов. Причины, по которым она должна остаться. Но если она не отвечает на признание в любви, то разве может он произнести слова, которые она признает достаточно важными?
Чанс смотрел, как Тори пересекает гостиную, сгорбившись; ее горе было видно в каждом шаге. Он убеждал себя, что ей просто нужно время, чтобы во всем разобраться, а потом она вернется. Может, не после похорон. Может, только через несколько недель. Но через месяц, разобравшись во всем произошедшем, она вернется.
Но, когда за ней закрылась дверь, он уже в этом сомневался.
И снова джип Чанса въезжал в величественные черные ворота. На этот раз — при кладбище Сент-Джон. Длинная череда автомобилей с похоронными флагами на капотах выстроилась между тонкой лентой дороги и высокими сугробами рядом. Он не стал парковаться в конце этой очереди, а оставил джип рядом с группой деревьев, вышел и понадеялся, что черное пальто позволит ему слиться с темной корой окружающих стволов.
Скорбящие жались под маленьким элегантным навесом, который хлопал на зимнем ветру. Чанс немедленно разглядел Тори. Она жалобно всхлипывала; отец обнимал ее за плечи, а мать поддерживала с другой стороны.
Сердце сжалось у него в груди, он втянул воздух. Он не знал, каково это — так любить человека, так полно отдавать свое сердце, чтобы скорбеть пять лет.
И не знал, каково это — когда тебя так любят.
«Как я могу оставаться с мужчиной, в которого влюбилась, пока мой жених умирал?»
После ее реакции на признание в любви Чанс не был уверен, помнит ли она, что это сказала.
Что любит его.
Он выслушал проповедника, понаблюдал, как тот закрыл Библию и подошел к родителям Джейсона, утешая их, а затем перешел к Тори. Поговорил с ней, обнял, уделяя особое внимание. Отдал ей поминальную розу.
Чанс тяжело сглотнул. Она провела пять лет в плену. Он не мог поверить, что до сих пор никто не уделял ей внимания. Не только потому, что она была красивой, а потому, что излучала свет и добро.
И она любила его.
Но ее охватывала скорбь. А из-за того, что Чанс был рядом, пять месяцев был частью ее жизни, убеждал ее двигаться дальше, он всегда будет ассоциироваться у нее с последними днями Джейсона.
Вот настоящая причина, по которой она ушла. Он напоминал ей о худших днях жизни. О времени, которое она не хотела помнить, хотела забыть.
Вот почему она оставила его. Она хотела забыть.
Тори вернулась домой и следующие два дня не выходила из комнаты. Она не ела. Не спала. На третий день мама вошла туда с подносом с завтраком и раздвинула шторы, закрывающие единственное окно.
— Пора вставать.
Тори застонала:
— Я не сплю.
— Я знаю. Ты всю ночь не спала, сидела в темноте.
Пора заканчивать с этим.
— Пока нет. Не сейчас.
Саманта повернулась к ней:
— Прости, милая, но, если весной ты собираешься в колледж, документы нужно подавать сейчас.
Тори натянула одеяло на голову:
— Я не готова.
— Придется подготовиться. Через две недели будет поздно, ты пожалеешь.
— Ну и ладно. — Тори облизнула губы.
— А еще тебе надо позвонить начальнику.
— Чансу? — Она чуть не подскочила.
— Да. Для учебы нужны деньги, а значит, тебе нужна работа.
Тори сглотнула:
— Вообще-то я накопила достаточно, чтобы оплатить два семестра.
Сердце у нее сжалось. Она могла бы сейчас играть с близнецами и радоваться жизни.
Тори не хотела быть счастливой. Не имела права быть счастливой. Не имела права возвращаться в дом Чанса, к детям Чанса, в объятия Чанса, когда Джейсон только что умер.
— Итак, съешь яичницу и тосты, а потом сходи в душ, приведи себя в порядок, и мы поедем в колледж.
Тори посмотрела на поднос с завтраком, и желудок у нее сжался.
— Я не хочу есть.
— Пожалуйста. Ради меня.
Тори то же самое говорила Сэму в то утро, когда он заболел. На глаза навернулись слезы. Она никогда больше не увидит Джейсона. Не увидит своих малышей.
— Я это съем, если ты окажешь мне услугу.
— Все, что захочешь.
— Позвони Гвен и скажи, что я увольняюсь и Чансу придется нанять другую няню.
— Ох, Тори. Лучше сама ему скажи.
— Я только что потеряла Джейсона. Я устала. Мне нужно разобраться со своей жизнью. Неужели нельзя хоть раз расслабиться? Ты позвонишь Гвен и решишь все это за меня?
Явно удивленная ее взрывом эмоций, мама произнесла:
— Конечно. Извини.
— И ты меня извини.
* * *
Чанс узнал об увольнении Тори, когда Гвен пришла к нему с папкой, полной резюме. Услышав, что Тори не собирается возвращаться, она позвонила в агентство, и оттуда прислали необходимую информацию.
В глубине души Чанс понимал, что Гвен поступает так, как считает правильным. Но он устал, был сбит с толку и сердился на Тори за то, что она даже не позвонила ему лично. Вместо этого она попросила свою маму сообщить Гвен. А теперь он должен просматривать резюме.