Стражник направил на меня пику, о чём-то грозно предупреждая. И тут я услышал за своей спиной шаги: это был доктор; он бежал что было сил. Оказавшись рядом, он заговорил на французском языке, стражник прислушался и опустил пику. Они немного поговорили, потом доктор подошёл ко мне и взял за руку.

— Скажите им, что я хочу увидеть её! — попросил я. — Скажите, что я хочу убедиться, что за ней присматривают!

— Ты не можешь увидеть её, сынок, — сказал доктор. — Она принадлежит королю.

Я отдёрнул руку.

— Не называйте меня сыном, я вам не сын! У меня был папа, настоящий папа, и он меня любил! И если бы он был жив, я бы обязательно был рядом с ним! Он бы научил меня объезжать королевских лошадей. Мы отправились бы в поход вместе с принцами и вступили бы в битву с врагами Уэльса! Он бы…

Внутри меня будто что-то оборвалось, ноги подкосились, и из моей груди вырвался ужасный сдавленный всхлип.

Стражник снова направил пику на нас. Доктор сказал ему ещё несколько слов по-французски и повернулся ко мне.

— Артур, — сказал он, — пойдём. Я должен рассказать тебе кое-что. Пойдём. Пойдём со мной скорее, пожалуйста!

Я снова напряг слух в надежде услышать медведицу, но тишину нарушал лишь тихий шелест травы на ветру. Над головой мрачно каркнул ворон. На сей раз я позволил доктору взять меня за руку, и мы пошли по мосту обратно.

* * *

— У меня был сын, — тихо начал рассказ доктор. — И жена.

Мы вернулись в свою комнату и сели на койки. Тонкий лучик заходящего солнца просочился сквозь занавески и вытянулся на полу длинной жёлтой лентой.

— Они сгорели от лихорадки, — сказал доктор. — Оба.

Я посмотрел на него. От лихорадки. Так же, как мой папа.

— И после этого, — продолжил доктор, — я решил, что больше никогда не хочу терять близких. Когда мы познакомились с тобой, я решил, что мы будем общаться только по делу. Я помогу тебе — ты поможешь мне. Но когда случился тот шторм, я подумал, что никогда больше не увижу тебя и…

Доктор опустил голову и потёр переносицу. Я глухо вздохнул. У меня больше не было желания куда-либо бежать. В это мгновение мне хотелось быть только здесь, в этой комнате, с этим добрым, спокойным человеком.

— Король Хокон отпустил меня, — продолжил доктор, повернувшись ко мне. — Я волен работать там, где пожелаю, и хотел бы вернуться в Берген. Ты мог бы помогать мне с тонкой работой. Я тебя всему научу. Или, если хочешь, помогу вернуться к маме и отчиму.

— Но вы ведь сказали, что хотите увидеть Уэльс?

— Только потому, что ты туда собирался, Артур. Время выбирать, куда ты хочешь отправиться.

Я вспомнил, что задавал тот же самый вопрос медведице, когда помог ей высвободиться из ловушки.

Я знал, что она рядом, и это тяготило меня — я хотел быть с ней, но понимал, что не смогу остаться здесь один: у меня не было денег ни на кров, ни на еду. Я даже не знал наречия лондонцев. А доктор, который относился ко мне по-отечески — не в пример моему отчиму, — предлагал мне надёжный дом, безопасность и хорошее ремесло. А ещё я снова мог бы увидеть маму и обрадовать её.

Поэтому я, как и медведица, решил вернуться туда, откуда пришёл. Я сказал доктору, что хочу поехать в Норвегию и работать с ним — и без сомнений так и поступил бы, если бы не стук в дверь.

* * *

Он раздался через неделю после того, как мы договорились, что нас возьмут на корабль, идущий в Берген.

Дверь открыл доктор и заговорил с кем-то в коридоре. Затем он впустил в комнату незнакомца — высокого и тощего, с узловатыми коленями и пальцами, большим носом и острым кадыком. Судя по одежде, он был из благородного сословия: красная мантия из хорошей шерсти, шикарная шляпа и ботинки из двухцветной кожи. Он поклонился и по-французски заговорил с доктором, но глаза его в тот момент искали кого-то другого. Меня! Его длинное дружелюбное лицо выражало озабоченность.

— Артур, — обратился ко мне доктор, — это Уильям де Боттон. Король назначил его смотрителем менажери́и[12]. Он хочет поговорить с тобой.

Почему он хотел поговорить со мной, я не знал. И что это за слово такое — менажерия?

Судя по всему, мужчина заметил недоумение на моём лице, потому что пустился в долгие рассуждения на французском, обращаясь ко мне и доктору по очереди.

— Насколько я понял, — объяснил доктор, — в Лондонском Тауэре содержится несколько животных — редких животных, не только медведица. В основном все они — дары английскому королю от заморских государей. Мастер де Боттон узнал о тебе от стражника у ворот и разыскал нас.

Смотритель повернулся и обратился напрямую ко мне. Теперь он выглядел ещё более озабоченным — казалось, просил меня о чём-то. Хотя я не мог понять ни слова, я догадывался, что он хотел сказать.

Случилась беда, беда с медведицей!

Вышла неловкая ситуация: мастер де Боттон недвусмысленно заявил, что хотел бы ненадолго задержаться и поговорить с нами, а у нас не оказалось для него даже стула, однако доктор всё же убрал со скамьи сундук с лекарствами и предложил ему сесть. Мы же устроились на койке и вопросительно уставились на смотрителя.

Мастер де Боттон был похож на кузнечика: когда он сел на скамью, его острые колени оказались гораздо выше сиденья, а худые длинные ноги слегка дрожали от сдерживаемого волнения. Он был младше доктора — возможно, разменял четвёртый десяток. Его кисти и ступни показались мне необычайно большими, как у щенка крупной породы, которому ещё расти и расти. И, несмотря на щегольской наряд, от мастера де Боттона пахло животными — сеном, навозом и шерстью.

Он начал свой рассказ, а доктор переводил.

Медведица угасала. Она не ела, не ходила, не рычала. Просто лежала на полу клетки с открытыми глазами: не ухаживала за собой, не принюхивалась, не проявляла никакого интереса к окружающему миру. Смотритель не раз наблюдал такое поведение у диких животных в неволе, и многие из них, по его словам, вскоре умирали.

В моём сердце снова будто открылась рана.

До смотрителя дошли слухи, что между мной и медведицей есть особая связь. Я кивнул. Это действительно так, но…

Я вспомнил её лёгкую грациозную походку, когда она бежала по широкому лугу; как радостно она плескалась в болотной воде и грязи; как нырнула в холодную реку и всплыла с трепещущей рыбой в зубах. Пусть и недолго, но тогда она была свободна.

Смотритель говорил, что пытался накормить её всеми возможными видами рыбы, предлагал даже телятину и свинину. Это не помогло, и он обратился к королевскому посланнику; тот сообщил, что белые медведи в основном питаются тюленями. Было решено отправить за добычей охотника, но он ещё не вернулся, а медведица тем временем продолжает чахнуть.