Наш гость ненадолго умолк, посмотрел прямо на меня и продолжил рассказ уже с мольбой в голосе.

Доктор перевёл:

— Мастер де Боттон спрашивает, что ещё она ела, когда была с тобой. Может, он попробует предложить ей то же самое.

Мне хотелось скрестить руки на груди, чтобы удержать разбитое сердце, но усилием воли я заставил себя не шевелиться.

— На корабле она ела только треску. А когда мы были на свободе, мне вообще не приходилось её кормить. Я видел, как она ела рыбу, яйца диких птиц и ягоды.

Доктор перевёл мои слова для смотрителя, а потом снова обратился ко мне:

— А как ты… заставлял её есть, когда она была в клетке?

— Никак, — ответил я. — Она ела по собственной воле.

Смотритель внимательно посмотрел на меня, попытался улыбнуться, но получилось не совсем искренне.

Я обратился к доктору.

— Скажите, чтобы он пел для неё. Что она любит, когда ей чешут за ушком. Скажите, чтобы зарывал пальцы глубоко в шерсть и доставал прямо до кожи.

С сомнением посмотрев на меня, доктор всё же перевёл; смотритель, казалось, был поражён услышанным. Он задал вопрос; доктор ответил и снова повернулся ко мне.

— Смотритель чрезвычайно удивлён, что она позволяла раньше к себе прикасаться. Сейчас она подаёт признаки жизни только тогда, когда кто-то пытается подойти: рычит и скалится.

Значит, она там совсем одна; никто ей не поёт и не чешет за ушком.

На мои глаза навернулись слёзы.

— Ах, — вздохнул смотритель.

Переводить это было не нужно. Мастер де Боттон наклонился вперёд и задал мне вопрос.

Доктор сделал глубокий вдох и ничего не сказал.

Я схватил его за руку.

— Что он сказал?

— Послушай, Артур. Ты не можешь оставаться в Лондоне, пока медведица соизволит поесть: это может случиться через месяц, или год… или никогда.

Во мне медленно разгоралась надежда.

— Что он сказал?

— Он спрашивает… — нехотя начал доктор, — спрашивает, не мог бы ты навестить медведицу и убедить её поесть. Но…

— Да! — радостно согласился я. — Скажите, что я согласен!

— Я скажу ему, — возразил доктор, — что мы всё обсудим сегодня вечером и сообщим наше решение завтра, подойдя к воротам крепости.

* * *

Когда смотритель ушёл, доктор принялся увещевать меня:

— Ты же решил вернуться в Норвегию, сынок. Ты не можешь позволить медведице управлять твоей жизнью.

— Но ей больше никто не поможет!

— Ты слышал, что сказал смотритель. Некоторые животные не могут жить в неволе, что бы мы ни делали. Мы не знаем, почему у неё был хороший аппетит: может быть, дело вовсе не в тебе, а в путешествии по морю.

— Да, но…

— Артур, послушай! Кто знает, когда отправится следующий корабль в Норвегию? Ты уже взрослый. Тебе нужно определиться, найти своё место в этом мире и начать путь во взрослую жизнь.

— Думаете, я сам не понимаю? — возразил я.

Я так долго хотел хоть что-то значить для этого мира. Никому не было до меня дела в поместье отчима, и теперь я лишился земель в Уэльсе, принадлежащих мне по праву рождения. Доктор предложил мне ещё один путь… но медведица нуждалась во мне. Она была мне другом, когда я нуждался в ней, и после всего, что мы пережили вместе, мы были связаны. Просто никто этого не понимал.

— Это королевская медведица, — сказал я. — Помните, вы сами мне говорили? Подарок короля Хокона. Вы сказали: если с ней что-то случится, про нашего короля будут думать плохо.

— Но ты больше не несёшь за неё ответственность, — произнёс доктор.

— Если больше никто не может уговорить её поесть, то несу.

И тут меня осенило: доктор спорит со мной от отчаяния. Ведь он по большому счёту тоже больше не отвечал за меня и всё же оставался рядом: кормил и одевал, добился пропуска на корабль в Норвегию, предоставил крышу над головой — и платил за всё это из своего кармана. Он делал так не из чувства долга, а по велению сердца. Как и я делал всё для медведицы.

На следующий день мы вернулись к крепости. Доктор объяснил одному из стражников — тому, который грозил мне пикой, — цель нашего визита. Стражник нахмурился, но всё же отправил гонца за мастером де Боттоном.

Мы ждали. Сгорая от страха и волнения, я начал беспокойно ходить из стороны в сторону. Обрадуется ли медведица, увидев меня? Или она сломлена, и ей будет всё равно?

Вокруг нас звенели молотки камнетёсов. В воздухе поблёскивала каменная крошка; рабочие сновали вверх и вниз по строительным лесам. Доктор рассказал мне, что король приказал построить орудийную башню в середине западной стены около десяти лет назад. Неожиданно башня обвалилась, словно от землетрясения, попутно разрушив все близлежащие здания и укрепления, а также прилегающие части стены.

Через некоторое время ворота со скрипом отворились, и перед нами предстал мастер де Боттон, который, судя по всему, был чрезвычайно рад нас видеть. Он повёл нас по землистой дорожке к большой белой башне, но вскоре свернул направо в небольшой фруктовый сад у внешней крепостной стены.

Я услышал менажерию раньше, чем увидел: шорохи, ворчание, рык. Воздух пронзил высокий леденящий душу крик — то ли птичий, то ли звериный. За ним — рёв, страшнее которого я никогда в своей жизни не слышал; первобытный звериный рёв, предупреждающий о смертельной опасности. Волосы на макушке встали дыбом; ноги подкосились.

Вскоре мы увидели зверинец собственными глазами: разноцветные ряды деревянных и железных клеток среди деревьев. В одной из них я заметил густую чёрную гриву, в другой мелькнул пушистый хвост, в третьей сидел какой-то полосатый зверь, похожий на собаку. Неподалёку на цепи паслось заморское животное с горбом на спине, чуть повыше лошади.

В королевской менажерии было много других диковинных зверей, но я не останавливался, чтобы рассмотреть их или подивиться им. Мои глаза искали знакомую железную клетку.

Медведица лежала неподвижно на полу, вытянув задние лапы; её большая белая голова покоилась на крупной передней. Когда мы подошли ближе, я заметил, что она начала принюхиваться, затем подняла голову и повернулась ко мне. Тихонько всхрапнув, медведица встала. И тут я сорвался с места и побежал, не обращая внимания ни на полосатую собаку, ни на горбатого зверя. Я слышал, как доктор позвал меня, но даже не обернулся. Проскользнув между прутьями клетки, я бросился к медведице и обнял её большую мягкую шею. Теперь у меня не осталось никаких сомнений: Норвегия подождёт.

Но чего-то всё равно не хватало.