— Он сказал нам, где ты находишься и в каком направлении вы пошли. И тогда, — продолжил доктор, — мы поставили вторую ловушку.

Помолчав немного, он сказал:

— Артур, она никогда бы не добралась до Норвегии. Это слишком долгий путь, даже если море местами замерзнёт к зиме.

В глубине души я и сам понимал это, но мне так хотелось верить, что она сможет вернуться домой…

Я прислушался к шороху паруса, скрипу снастей наверху. Один из моряков затянул печальную протяжную песню. Я обернулся и посмотрел на доктора, который разглядывал тени на стене, погрузившись в размышления. Только сейчас я заметил, как сильно он похудел. Искал меня во время шторма и после него. Знал, что я отпустил медведицу и не собирался приводить её на корабль, но не упрекнул за это. И до всей этой истории он находил время, чтобы чему-нибудь меня учить, ценил меня не только за то, что я умею, но и за то, чему могу научиться со временем.

На меня навалилась невероятная усталость, стало трудно дышать, захотелось прилечь и закрыть глаза.

Я мог продолжать вести себя как ребёнок и обижать доктора, поворачиваясь к нему спиной, или же мог повести себя как мужчина, посмотреть ему в глаза. И я сел перед ним, подняв на него взгляд. Доктор недоумённо моргнул, но потом, казалось, его взгляд потеплел. Лицо чуть повеселело, но по-прежнему было слишком грустным для улыбки.

— Что со мной будет? — спросил я.

— Капитан сейчас бушует, но скоро остынет. Ты понадобишься ему, когда мы доберёмся до Лондона. А потом, думаю, он отпустит тебя.

Отпустит. Значит, я буду свободен. Или, по крайней мере, смогу выбрать сам, кому подчиняться дальше — валлийским принцам, или отчиму, или другому господину.

— А что будет с ней? — спросил я.

— Она принадлежит королю, — ответил доктор. — Когда мы передадим её во власть короля, возможно, мы никогда больше о ней не услышим. О ней будут заботиться.

Я снова задумался о том, что сейчас чувствует медведица и винит ли она меня в том, что произошло. В моей голове настойчиво звучало слово предательство — оно ранило так сильно, и я скрестил руки на груди, чтобы сердце не разбилось на мелкие кусочки.

— Когда-нибудь её отпустят на свободу?

— Нет, — мягко ответил доктор, — свободы она не увидит никогда.

Доктор был прав насчёт капитана. Я провёл в кладовке неделю или около того, и, когда важные части корабля подлатали, мы отчалили в Лондон.

Через несколько дней волны перестали биться о борт.

Радостные крики, топот, шорох и скрип, громкие шаги, шум и гам — кажется, мы зашли в гавань. Вскоре я услышал, как скрипнул замок, и в кладовку вошёл доктор, держа в руках мои ботинки и пояс.

— Надень это, — сказал он. — И поживее. Капитан разрешил тебе выйти и успокоить медведицу.

Я попробовал надеть ботинки, но влезть в них не смог — возможно, мешал отёк, или крупные мозоли, или я сам вырос. Во всяком случае, ботинки пришлось отложить в сторону.

Понурая медведица мерила шагами клетку. Раненая задняя лапа по-прежнему болела — я видел это по её походке, — но выглядела она всё равно великолепно. На шерсти больше не было запёкшейся крови. Наверное, её помыли, поливая водой из ведра: я и не помнил её такой чистой и белоснежной. Когда мы вместе бродили на суше, я успел привыкнуть к тому, что медведица такая большая, но сейчас её крупная фигура поразила меня с новой силой.

Когда я подошёл ближе, она подняла нос, оглянулась на меня, а затем издала странный звук, — не знаю, как его описать. В нём было столько изумления и тоски, что на мгновение на глазах моих выступили слёзы, и я опустил голову, чтобы их скрыть. Большой чёрный нос потянулся ко мне, когда я приблизился к клетке: медведица обнюхивала мои глаза, щёки, шею, плечи, живот. Просунув руки между прутьями, я зарылся пальцами в шерсть медведицы, почесал ей за ушком.

— Артур, — насторожённо позвал доктор.

Я отступил на пару шагов от клетки и посмотрел вокруг: на палубе повисла тишина; моряки бросили дела и молча смотрели на нас. Торвальд кивнул, Хаук нахмурился, а Оттар, к моему удивлению, смущённо улыбнулся и быстро опустил глаза.

Доктор кивнул, подсказывая мне, что нужно оглянуться. Капитан. Увидев его, я выпрямился.

— Никаких глупостей с медведем на берегу! — рявкнул капитан. — Если зверь будет биться о решётку, телега может перевернуться; получится, мягко скажем, неблаговидно. Твоя задача — чтобы медведица вела себя тихо, понятно?

— Да, сэр.

— Сейчас будет торжественное шествие по городу, а потом её передадут королю. Не заходи в клетку. Диковинка — это медведь, а не ты.

Меня зацепило одно слово. Король?

— Ты меня понял, Артур?

— Да, сэр.

Медведицу покажут английскому королю?

— Очень хорошо, — ответил капитан. — Иди рядом с ней до ворот Лондонского Тауэра, но в саму крепость не заходи. Пусть Генрих сам возится с этим медведем. И бог с ними.

Капитан замолчал, а потом с насмешкой в голосе произнёс:

— Ты ведь не собираешься снова пуститься в бега и слоняться по всему Лондону? Может быть, хочешь пройти по главному мосту[11] вместе с этой негодяйкой? Или устроить погром на рыбном рынке? Или заночевать в кафедральном соборе?

Капитан ухмыльнулся, а моряки захихикали.

— Нет, сэр, — ответил я.

— Что ж, очень хорошо. Твои друзья… — Он вскинул кустистые брови и кивнул в сторону доктора и Торвальда. — Твои друзья решили заступиться за тебя. Если бы не они, у тебя были бы большие неприятности. Но, если ослушаешься, имей в виду, что они всё ещё ждут тебя! Если же всё пройдёт как задумано, я передам тебя на попечение доктора, и делайте что хотите.

Когда капитан закончил свою речь, нас словно подхватил порыв сильного ветра: послышались крики, звон и скрип; моряки носились по палубе туда-сюда, и мне пришлось прижаться к одному из углов клетки, чтобы не оказаться сбитым с ног и затоптанным. Над нами нависла стрела подъёмного крана, и какой-то отчаянный моряк забрался на клетку, чтобы зацепить за неё крюк.

Клетка поднялась высоко над нами, раскачиваясь из стороны в сторону и крутясь; я задержал дыхание. Медведица скользила по полу, рычала, скребла пол огромными когтями и билась о прутья решётки. Моё сердце дрогнуло от жалости. Наконец кран развернулся к большой плоской телеге, ожидавшей нас на набережной. Четверо моряков привязали к прутьям канаты, пытаясь прицелиться точнее и громко совещаясь, и в результате клетка с оглушительным грохотом приземлилась.