– Что-нибудь да подвернется, – сказал Люк.

– Например? – спросил Мэтт.

– Не знаю, но все уладится.

– Откуда ты знаешь?

Люк молчал – наверное, пожал плечами.

– Валяй, Люк. Откуда ты знаешь? С чего ты взял, что все устроится? Откуда такая уверенность?

– Просто так.

– Господи боже ты мой! – воскликнул Мэтт. – Господи боже мой!

Обычно он не поминал имя Божие всуе.

* * *

Близилось Рождество – пора семейных радостей, худшее время для тех, кто недавно потерял близких; в эти дни все раздоры обостряются как никогда.

– Что мы подарим детям Митчелов? – спросил Мэтт.

Мы сидели на кухне. Мэтт чистил свечи зажигания в бесплодной надежде, что машина на этот раз все же заведется. Зима выдалась суровая, одна из самых морозных за всю историю, и первой жертвой пала машина. Если бы все-таки случилось чудо и в городе нашлась для Люка работа с подходящим графиком, без машины ему было бы не обойтись.

Люк чистил к ужину морковь. На кухонной стойке высилась гора очистков. Часть безвольно свисали с краю, а Бо играла с пятью-шестью, что очутились на полу.

Люк растерянно глянул на Мэтта:

– Что?

– Детям Митчелов, – повторил Мэтт. – Их двое. Митчелы точно приготовят подарки для Бо и Кейт, а может, и для нас с тобой, значит, надо и нам что-то их детям подарить.

Преподобный Митчел с женой пригласили нас в гости на Рождество. Никому идти не хотелось, да разве тут отвертишься? На второй день Рождества нас позвали к себе Тэдворты, и туда мы тоже шли из-под палки. Могу представить, как сердобольные женщины в церкви пылко обсуждали, кому нас пригласить, не в силах ни представить, как это мы останемся одни, ни понять, что так нам было бы лучше.

Люк отложил морковку, повернулся к Мэтту, внимательно посмотрел на него:

– Они ждут подарков?

– Нет, не ждут, но с пустыми руками идти некрасиво.

Люк продолжал не спеша чистить морковь. Он умудрился смахнуть на пол еще груду очистков, и Бо украшала ими голову, словно лентами.

– Сколько их детям лет? – спросил наконец Люк. – Мальчики или девочки?

– Как, не помнишь? – изумился Мэтт. – Ты же их знаешь всю жизнь!

– Всех детей без разбору я не запоминаю.

– Девочки. А лет им… около десяти. – Мэтт метнул на меня взгляд. – Знаешь, сколько им лет, Кейт?

– Их там три, – сказала я с тревогой.

– То есть как – три?

– Как, не помнишь? – передразнил Люк. – Ты же их знаешь всю жизнь!

– Что, правда три, Кейт? Я-то думал, их две.

– Младшая недавно родилась.

– Ах да, про малышку-то я и забыл, – отозвался Мэтт.

– Ну да, – кивнул Люк. – Малышка не в счет.

– Марте десять, а Дженни семь, – поспешно сказала я.

Еще горка морковных очистков сползла на пол. Бо причмокнула и жадно сгребла их.

Мэтт вскинулся:

– Ради бога, чисти подальше от края, а то все на пол летит!

– Потом соберу, – успокоил его Люк.

– Будешь чистить подальше от края – не придется потом собирать.

Люк глянул на него через плечо:

– А какая разница?

– Большая. Большая разница, потому что не станешь ты их потом собирать, ты же забудешь, станешь по ним топтаться, разнесешь по всему дому, а в доме мусора и так хватает! Вот почему у нас дома свинарник!

Люк отложил морковку и нож, огляделся. И, помолчав, сказал:

– Раз тебя это так донимает, сам хоть раз убери.

– Скажешь тоже, – вполголоса ответил Мэтт. Он подался вперед, упершись руками в колени. – Чья бы корова мычала. Да я всю жизнь, черт подери, за тобой убираю. Всю мою разнесчастную жизнь. А раз, по-твоему… – Он не договорил. Посмотрел на меня, на Бо, встал и вышел вон.

* * *

И еще полстраницы в том же духе. Повезло нам с соседями, добрее не сыскать.

* * *

К концу января вокруг дома гладкими волнистыми сугробами лежал снег. По ночам дом потрескивал от мороза. Когда замерзало озеро, несколько раз штормило, дули ветры с севера, и волны взломали ледяную корку у берега, поставив льдины на дыбы. Неделю они торчали, острые, словно акульи зубы, сверкая как стекло. Потом опять заштормило, ударил мороз, волны бились о льдины, и брызги замерзали на лету и падали, усеивая лед, заметая торчащие льдины слоем мелкого бисера. А потом озеро замерзло, и по ночам было тихо, лишь завывал ветер.

Мэтт и Люк прорыли в снегу туннель от крыльца до подъездной дорожки, а оттуда – до большой дороги и каждое утро по очереди расчищали его лопатой. До самой дороги чистить не было нужды, машина-то не заводилась. Стены туннеля местами были такой высоты, что я не могла за них заглянуть. Бо была в восторге, но выпускали ее туда редко, Люк боялся, как бы она не замерзла.

По утрам я шла в школу, укутанная в сто одежек, и еле ноги передвигала; трусы и майка, кальсоны, брюки, а сверху юбка, фланелевая блузка, свитер, комбинезон и куртка; рот и нос завязаны шарфом, шапка надвинута на глаза; две пары варежек, три пары носков и зимние ботинки, что до меня носил Мэтт, а до него – Люк. Я боялась, что если упаду, то уже не встану. Так и буду валяться, пока не превращусь в ледышку.

Бывало, дойду я с утра до большой дороги, а там Мэтт – ждет школьный автобус, притопывает ногами, хлопает руками в варежках, чтобы не замерзнуть. Автобус то ли сломался, то ли застрял в сугробе, то ли ползет боковой дорогой следом за снегоуборочной машиной – не угадаешь. В такие дни Мэтт обычно ждал меня и шел со мной пешком, надеясь по пути поймать автобус.