Однажды – наверное, в воскресенье, когда у всех нас после обеда выдался свободный часок, – Люк предложил мне поучить Бо каким-нибудь несложным детским стишкам. Более мирного занятия не придумаешь. Люк беспокоился, что Бо вырастет, не зная стихов, и уговаривал меня что-нибудь ей рассказать. Бо к тому времени уже выздоровела, стала, как прежде, шумной и гоняла по кухне кастрюли.

– Расскажи ей парочку, Кейт, – упрашивал Люк. – Самые известные.

– А какие самые известные?

– Не знаю. Расскажи ей свои любимые.

Мне ничего не вспоминалось.

– Я все забыла, – призналась я.

– Хикори-дикори-док, – подсказал Мэтт. Он писал письмо тете Энни, сидя за кухонным столом.

Я неуверенно начала:

– Бо, скажи: Хикори-дикори-док.

Бо отвлеклась от кастрюль, покосилась на меня недоверчиво.

– Она решила, что ты сбрендила, – сказал Мэтт, продолжая писать.

Я попробовала еще раз:

– Бо, скажи: Хикори-дикори-док.

– Ики-дики-док, – буркнула Бо. И огляделась в поисках нужной кастрюли.

– Хорошо, – обрадовалась я. – Молодец, Бо. А теперь скажи: Мышь на будильник скок.

– Вот эта! – сказала Бо. И, схватив самую большую кастрюлю, принялась складывать в нее другие по размеру. Это она уже освоила, почти не ошибалась.

– Она не слушает, – вставил Мэтт сквозь звон кастрюль. – Думает, ты свихнулась.

– Давай, Бо, – продолжала я. – Мышь на будильник скок.

– Дура, – сказала Бо и, оторвавшись на миг от кастрюль, погрозила мне пальцем.

– Стишок и правда дурацкий, – заметил Люк. – Попробуй какой-нибудь другой. Расскажи хоть один целиком.

Подумав, я запела песенку:

Бо прищурилась, посмотрела на меня с любопытством.

– Клюнула! – сказал громким шепотом Мэтт. – Она у тебя на крючке, смотри не упусти!

– Тук-тук-тук, – повторила Бо для пробы. – Ля-ля-ля.

– Молодец, Бо! Отлично! Слушай еще раз.

– Тут как тут, – повторяла Бо, внимательно следя за моими губами и приплясывая в такт.

– Молодчина, Бо! Здорово!

– Тут как тут! – распевала Бо. – Тук-тук-тук!

– Здорово!

– Кстати, о докторах, пришел уже счет от доктора Кристоферсона? – спросил Мэтт.

Люк не понял:

– Что?

– Он ведь лечил Бо от кори. Пришел уже счет?

Люк пожал плечами:

– Кажется, нет. – А сам смотрел на Бо.

– Тук-тук-тук! – разошлась не на шутку Бо. – Ля-ля-ля!

– Сколько он с нас возьмет, как думаешь? – спросил Мэтт.

– Откуда я знаю?

– Ну примерно. Приходил он раза четыре-пять. Выйдет недешево.

– Вот придет счет, тогда и будем за голову хвататься, ладно? Спой-ка еще разок, Кейт. Помедленней, по строчке. Она все на лету схватывает.

Но я следила за Мэттом – он встал из-за стола, подошел к окну. Уже стемнело, наверняка он ничего не видел, кроме своего отражения, но все равно стоял и смотрел.

Молчание нарушил Люк:

– Любишь ты себя грызть, да? Без этого тебе жизни нет. Ни дня не можешь, ни минуты – все переживаешь да пережевываешь. Махнул бы на все рукой хоть раз… Вот и портишь, черт подери, все, что бы мы ни делали.

Мэтт тихо сказал:

– Надо что-то придумать, Люк. Очень уж быстро мы папины деньги проедаем…

– Да говорю же, что-нибудь да подвернется!

– Да-да, – отозвался Мэтт, – конечно.

Наверное, для него это стало последней каплей, с той минуты он не мог больше жить по-старому. Глупость, если вдуматься, – поразмысли он как следует, понял бы, что доктору Кристоферсону и в голову бы не пришло выставлять нам счет.

* * *

В марте я три недели не писала тете Энни, и вот почему. В те дни между Люком и Мэттом все накалилось до предела, и Одиннадцатая заповедь основательно пошатнулась, а наш семейный мирок едва не разбился вдребезги.

Мэтт огорошил нас новостью за ужином. Так уж было заведено у нас в семье: хочешь сказать что-нибудь из ряда вон – выкладывай за столом, желательно, когда все жуют.

– У меня для вас для всех новость, – начал Мэтт, накладывая себе в тарелку рагу от миссис Станович. – Я бросил школу.

У Люка, между прочим, и в самом деле был полон рот. Он перестал жевать и уставился через стол на Мэтта. Сидели мы теперь по-другому: Люк – на мамином месте, поближе к плите, Мэтт – на папином, а мы с Бо по-прежнему рядом.

– Я сегодня говорил с мистером Стоуном, – продолжал Мэтт. – Сказал, что ухожу по финансовым соображениям. Устроился на работу в универмаг, на полный день. С девяти до пяти, с понедельника по субботу. Ясное дело, добираться будет сложно, пока машина не на ходу, но я все уже продумал. Буду ездить школьным автобусом, а если по вечерам не буду успевать, мне разрешили ночевать в магазине на складе. Там мне во всем идут навстречу. Мистер Уильямс, хозяин, – он, оказывается, был с папой знаком, – по-моему, хороший человек.

Люк так и таращился на него с полным ртом мяса. Мэтт спокойно посмотрел ему в глаза и принялся за еду. Люк проглотил кусок, так и не прожевав. Горло у него раздулось, как у змеи, когда та глотает лягушку. Он сглотнул еще дважды, прижав к груди подбородок, чтобы протолкнуть кусок, и спросил:

– О чем ты говоришь?

– О работе, – ответил Мэтт. – Я нашел работу. Буду деньги зарабатывать.

Люк сказал:

– Что ты мелешь?

Мэтт посмотрел на нас с Бо, поднял брови.

– Дамы, кое-кто сегодня туго соображает. Еще разок объяснить? – Он и не думал насмехаться над Люком, а пытался обратить все в шутку, сгладить серьезность. Он продолжал: – Работа, Люк. Знаешь, что такое работа? Деньги зарабатывать, на всякие разные вещи.

– То есть ты бросил школу?

– Да, бросил. Понимаешь? «Бросил» – значит «оставил». В школу я больше не хожу. Я больше не учусь.

Люк отодвинулся подальше от стола. Шутку он, видимо, не оценил. Он возмутился:

– Что за ерунда? У тебя экзамены через два месяца.

– Экзамены я, может, и буду сдавать, аттестат получу. Мистер Стоун сказал, можно. Подумаешь, два месяца пропущу – я уже столько готовился, точно сдам.