– Прощай, бабушка Глэдис! Мы тебя любим. Не скучай на небесах.

Родина истории – Италия

Давным-давно на севере Италии жил-был король, и было у него все на свете, в том числе сын, в котором он души не чаял. Но сын почему-то счастлив не был.

– Что мне поделать? – спрашивал король. – Если есть хоть что-то на этой земле, что способно тебя осчастливить, ты только скажи – и все будет устроено.

– Я не знаю, – отвечал сын.

– Может, ты хочешь на ком-нибудь жениться? Хоть на самой богатой принцессе, хоть на нищей крестьянке – выбирай!

– Я не знаю, отец, – повторял сын.

Король советовался с философами, врачами, профессорами, священниками, спрашивал, что может сделать его сына счастливым. После долгих споров совет мудрейших огласил решение. Королю нужно найти человека, который был бы полностью и по-настоящему счастлив.

– Когда найдется такой, – сказали мудрецы, – нужно обменять его рубашку на рубашку королевича, и королевич станет счастлив.

С некоторым облегчением король послал гонцов, чтобы те нашли самого счастливого человека. И хоть они и находили многих, кто заявлял, что счастлив, при ближайшем рассмотрении оказывалось, что каждый хоть в чем-то, да был несчастен.

После многомесячных поисков король приуныл. Но однажды холодным пасмурным днем, охотясь, король услышал, как кто-то в поле поет. Таким сладким и звонким был тот голос, что, казалось, певец на седьмом небе от счастья. Король присмотрелся и увидел молодого человека – тот сидел под деревом, нахохлившись от холода.

– Скажи мне, – спросил король, – счастлив ли ты?

– Счастливей не бывает, – ответил молодой человек.

– А если бы тебя позвали жить во дворец, ты бы пошел?

– Нет, спасибо, мне и тут нравится.

– А если б я предложил тебе сокровища?

– Вы очень добры, – ответил юноша, – но я счастлив тем, что имею.

Эти слова привели короля в трепет: он понял, что отыскал наконец по-настоящему счастливого человека.

– Мне надо попросить тебя об одолжении, – умоляюще произнес король.

– Все, что пожелаете! – ответил юноша.

Весь дрожа, король воскликнул:

– Иди сюда! Только ты можешь спасти моего сына!

Трясущимися руками король расстегнул на юноше куртку – и замер.

На счастливце не было рубашки.

Когда через три недели мы вновь повидались с Ленни, он выглядел постаревшим лет на двадцать, но был трезв.

– Я произнес кошмарные слова, – вымолвил он. Я ждал подробностей. Ленни обернулся, словно обращаясь к незримой аудитории: – Я сказал: «Привет! Меня зовут Ленни!» А они мне хором: «Привет, Ленни». Это было двадцать три дня назад. Хожу на встречи трижды в неделю, с тех пор не взял в рот ни капли.

Мы сидели на крыльце. Я достал сэндвичи, которые прихватил с собой, не желая злоупотреблять гостеприимством Ленни.

– Ну а ты как? Где тебя носило? – спросил он.

– У меня есть… история.

– История? – Ленни прищурился. – У тебя история?

Я кивнул.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал он, откусывая от сэндвича с индейкой. – А то я заждался.

И я рассказал ему, что случилось после нашей последней встречи. Слушая меня, он смотрел вдаль затуманенными глазами, словно был там со мной: в больнице, потом у мамы дома, а следом – на кладбище.

Я поделился с ним историями, которые рассказывал на похоронах: о чемодане и курятнике, о Хелме и Гершеле. И еще я рассказал ему, что произошло потом. Захотелось взять Тали и детей и показать им тот самый дом, в котором я вырос. И хотя я знал, что с тех пор дом много раз продали и купили, увидеть его таким было настоящим потрясением. Дом смотрелся ужасно – перестал быть кремово-белым, как прежде, его перекрасили в болезненно-зеленый, он стоял весь в пятнах осыпавшейся штукатурки. Трупы старых автомобилей вдоль улицы. Два огромных вяза во дворе срублены, торчат пни. Цветы, что сажала мама и любил отец – стрелиции, – погибли, все заросло сорняками. Я собрался было постучаться, объяснить, что мы когда-то здесь жили, попросить разрешения заглянуть в дом. Но мы сели в машину, и, слушая стук дождя в лобовое стекло, я понял, что смотреть на все это я больше не хочу.

Это ошибка – возвращаться, сказал я себе, пока мы выезжали на шоссе. И тут мой взгляд задержался на человеке в красном свитере на велосипеде. Человек ездил по кругу. Я притормозил, чтобы разглядеть человека поближе, он обратил ко мне счастливое, но озадаченное лицо. Миг спустя меня одарили улыбкой, а затем – взмахом руки, я помахал в ответ.

Я досказал свою историю – Ленни тоже улыбался. Начал было говорить, но оборвал сам себя. И вроде опять собрался что-то сказать – но вновь умолк. Впервые за все время нашего знакомства Ленни было нечего добавить.

Мы долго молчали, а потом я все же задал вопрос, что засел у меня в мыслях:

– Как мне… тебя… отблагодарить?

Ленни покачал головой.

– Это я тебе благодарен за то, что пустил меня в свою жизнь. Ты дал мне именно то, чего я хотел, – историю, и чертовски хорошую притом. Спасибо.

У печали есть свойство вытаскивать на свет сладость жизни, и те дни поздней весны я никогда не забуду. Дожди, заливавшие Северную Калифорнию и после того, как зима завершилась, внезапно прекратились. И за одну неделю мгновенно укрылись цветами вишни, тщетно пытавшиеся уже пару месяцев распуститься.

С уходом матери меня потянуло ко всему, что напоминало о ней: «Хувер» цвета морской волны – вертикальный пылесос, доставшийся мне по наследству, мамина электрическая печатная машинка и ярко-зеленый набор для игры в маджонг, принадлежавший еще ее матери. Сидя в чулане за кабинетом, я копался в пачках ее писем ко мне. Некоторые, к моему стыду, были все еще не распечатаны. Осознавая, что она уже никогда мне не напишет, я медленно открывал их одно за другим. В основном в них были короткие болтливые послания, отпечатанные на той самой машинке, которая пробивала дырки на местах строчных «и». Вместе с этими записками я нашел многочисленные вырезки из газет – статьи с упоминаниями моих старых школьных учителей, кое-какие комиксы и несколько колонок Эрмы Бомбек[13]. Одна вырезка оказалась особенно примечательной. Это был отчет о концерте Ицхака Перлмана, написанная Джеком Римером в «Хьюстон Кроникл». Мама приписала для меня комментарий: «Джоэл, мне кажется, тебе понравится эта история».