И тут до меня дошло. Я внезапно увидел велосипед с ведром песка. Услышал слова Ленни: «Бог шлет тебе послание… кое-что настолько очевидное, что ты и разглядеть-то его не можешь… В одно слово». Слушай.

Я полез в пакет, с которым пришел, и достал оттуда волшебную доску. Вытащив бордовую палочку-стилус из гнезда, я написал: «Расскажи мне свою историю».

Родина истории – дзэн-буддистская Япония

Дзэнский мастер отправился как-то в дальнюю деревню. Возвращаясь, он опаздывал на последний поезд и решил срезать путь.

На закате дня брел по узкой горной тропе, пристально вглядываясь вдаль. И так увлекла мастера красота природы, что он перестал следить за дорогой. В ту минуту он столкнул маленький камешек с тропы вниз и не услышал, как тот приземлился.

Он замер и обнаружил, что стоит на вершине огромной скалы. Еще один шаг – и он бы свалился со стофутового обрыва.

И вот застыл он на вершине, оглядывая далекие горы, – и вдруг услышал громкий рык. Обернулся и увидел, что сзади к нему приближается громадный тигр. Попробовал мастер шагнуть в сторону, но земля посыпалась у него из-под ног. Падая с обрыва, уже летя вниз головой, мастер попытался ухватиться хоть за что-то. Мгновение спустя он уже болтался, держась одной рукой за колючий вьюн, росший из трещины в скале. Взглянул вверх – там, облизываясь, сидел тигр.

Тогда мастер бросил взгляд вниз, на дно обрыва. Там, глядя на него, сидел второй тигр.

Тигр над ним, тигр под ним… Монах уцепился покрепче за вьюн, и острые шипы впились в кожу. Рядом с растением, державшим его над пропастью, он заметил малюсенькое отверстие. Приглядевшись, увидел крошечную серую мышку, выбравшуюся на свет. Она пробежала по стеблю вьюна, оглядела монаха, оглядела тигра внизу – и начала грызть стебель.

Монах поискал, за что еще можно было ухватиться, но ничего больше поблизости не было. И тут, далеко в стороне от того места, где он висел, обнаружилось крошечное растение. Разумеется, оно было слишком маленьким, чтобы удержать его вес, но мастер все равно потянулся к нему. Раздвинул зеленые листочки и увидел, как что-то краснеет. Куст лесной земляники, а на нем – одна-единственная спелая ягодка.

Сорвал мастер ту ягоду, съел ее и подумал: «Ну не сладка ли жизнь?»

Мама прочла написанное на волшебной доске.

– Мою историю? – она явно растерялась. – Ты хочешь услышать мою историю?

Я кивнул.

– Но я же не рассказчица… – тут я помотал головой. – Откуда ж мне знать, с чего начинать…

– Где начнешь, – написал я, – там и будет начало.

Она прочла и спросила:

– Вообще где угодно?

Я снова кивнул. Она какое-то время задумчиво смотрела в сторону, прикрыв глаза. А когда взглянула на меня – улыбнулась:

– Я вдруг подумала о твоем дедушке Иззи, – сказала она, – и как он обожал кетчуп.

Я кивнул.

– Он лил его на все: на яйцо, на грудинку, на тост. Говорил, что это его любимая американская еда.

Мама умолкла, чтобы посмеяться, а пока смеялась, все кашляла и кашляла; затем продолжила. Я слышал об этой коллекции кетчупов в подвале дома в Хайд-Парке и о том, как однажды дед открыл бутылку прокисшего кетчупа и красная масса рванула к потолку.

– С тех пор на потолке навсегда осталось пятно. Когда приходили гости, мы водили их поглядеть…

Мама говорила, и стены палаты раздвинулись и растворились: уродливые занавески, медицинские приборы, стол на колесиках, поднос – все исчезло. На их месте возник Кливленд предвоенных лет. Я услышал о том, как мама впервые вела машину по улице, когда ехала за шоколадом, каким волшебным местом была свалка ее кузена Леонарда, рядом с мастерской матрасов ее отца, и какими замечательными были вечерние воскресные поездки, когда они с отцом доставляли матрасы заказчикам в пригороде.

– Я рассказывала тебе о доме в Хайд-парке? – я мотнул головой. Конечно же, она упоминала о нем много раз, но всегда вскользь, будто я знал эти истории наизусть. На этот раз я услышал о каждой комнате и коридоре, о запахе миндального печенья, которое пекла ее мать, и о платанах во дворе, и о подвале. – Там проходили собрания Клуба кузин и кузенов, – говорила она. – Я, Норма, Норти, Морри, Леонард, кузен Мэнни – аккурат под пятном от кетчупа.

Я услышал о дяде Сэме, хрупком, деликатном, любезном человеке, который семьдесят пять лет был женат на тете Дайне.

– Мы все удивились, когда однажды на семейной вечеринке он заявил, что готов спорить: ему хватит сил разорвать пополам телефонную книгу. Такой он был маленький – и совсем не свойственно ему хвастаться. Все замерли, хозяин дома принес ему кливлендские «Желтые страницы» и сказал: «Ну, давай!» И он дал – по одной странице за раз!

Простые истории, которых она никогда мне прежде не рассказывала. Даже сейчас она все еще удивлялась, что я захотел их послушать.

– Никогда бы не подумала, что тебе это могло быть интересно.

Но мне было интересно! Она говорила, а я переносился во времени и пространстве: в мир деликатесных лавок, мир дяди Луи, который любил все маринованное и таскал домой огурцы в карманах; в пресс-зал «Кливленд Плейн Дилер» и в ее первый день репортерской службы; и еще дальше – в летние дни в детском лагере «Кэмп Уайз», на берегу озера, где она была вожатой.

– И вот однажды летом появляется новый вожатый. Высокий, эффектный, вечно сыплет анекдотами и байками. Дети его обожали. Как-то ночью дал целый концерт игры на скрипке – это было чудесно. Сказал, что собирается в Палестину жить в киббуце…

Так отца мне никто никогда не описывал. И я никогда не слышал историю их знакомства, как они сплели свои мечты в одну и поехали в Калифорнию и какое это было чудесное место. Ее истории были приправлены именами людей вроде Лангольца и Шлаймера, с которыми они познакомились и которых я знал всю жизнь. Но сейчас, в рассказах о времени, когда ни меня, ни моих братьев еще не было на свете, эти персонажи казались почти мифическими. Южная Калифорния обрела в маминых словах красоту, какой я никогда не знал. Я почти осязал запах цветущих апельсиновых деревьев.

А потом мама умолкла, вздохнула, покашляла, пожала плечами.

– Что еще я могу сказать? – спросила она.

Я подумал о совете, который дала мне Тали, – не оставлять недосказанности. Подумал о выражении лица Ленни, когда он сказал: «Похоже, ты застрял в Хелме». Вытащил стилус и написал: «Что в чемодане?»