Через полчаса дядя и племянник шли по темной ночной дороге, оглядываясь на негостеприимную харчевню.

– Что это было, дядя? – проговорил наконец юный Фридрих, немного успокоившись и обретя способность говорить и здраво рассуждать.

– Химия, дружок, обыкновенная химия! Если бы ты внимательнее меня слушал, то знал бы, что, если обработать меркуриум парами едкого натра да примешать к нему несколько гран сульфура, получится отменное взрывчатое вещество, которое к тому же вызывает ослепительную вспышку. Буквально ослепительную – наши преследователи ослепли, и я надеюсь, надолго.

– Впредь буду более внимательно слушать ваши уроки, дядюшка! Но меня больше волнует другое – кто были эти люди и отчего они хотели нашей смерти?

– Кто эти люди, я не знаю, возможно, это обычные грабители, которых наняло некое влиятельное лицо, чтобы догнать и убить нас с тобой. Но даже больше, чем нашей смерти, они желали заполучить некую вещь, которую я несу в своей котомке.

– Что же это за вещь, дядюшка? Алмаз огромной ценности? Царский венец?

– Нет, это не алмаз… это нечто куда более ценное… нечто ценнее любого алмаза…

– Более ценное, чем алмаз? Что может быть ценнее большого алмаза чистой воды?

– Я покажу тебе эту вещь, дружок, непременно покажу, когда мы попадем в какое-нибудь безопасное место.

– Безопасное место? – Юный Фридрих произнес эти слова с горькой иронией. – Дядюшка, да найдется ли для нас это безопасное место? Найдется ли такое место на целой земле? Позвольте напомнить вам, что даже в придорожной таверне на нас напали разбойники, а сейчас мы идем по ночной дороге, где под каждым кустом нас может поджидать опасность!

– Господь милосерден, дружок! Я надеюсь, что он и сейчас не оставит нас своим попечением.

– Кстати, дядюшка, мне кажется, или впереди за деревьями мерцает какой-то свет?

Действительно, впереди, слева от тропы, по которой шли беглецы, мерцал какой-то едва заметный огонек. Дядя Готфрид прибавил шагу, племянник едва поспевал за ним, и вскоре перед ними показалась покосившаяся, вросшая в землю избушка из темных от старости бревен. Крыша этой избушки была покрыта прелой соломой, но из трубы поднимался дымок, а в маленьком закопченном окошке теплился тусклый свет.

Дядя Готфрид подошел к избушке и постучал в дверь концом своего посоха. Из-за двери донесся хриплый, недовольный голос:

– Кого там черти принесли? Проваливайте! Идите своей дорогой, пока я не выпустила на вас собаку!

– Дядюшка, может, нам и правда лучше пройти мимо этой лачуги? – опасливо проговорил юный Фридрих. – Не нравится мне тут! Самое что ни на есть разбойничье логово!

– Ты не прав, дружок! – возразил ему дядя. – Разбойники в наше время живут в богатых палатах, а такая бедная лачуга наверняка принадлежит честному человеку. Кроме того, судя по грубому приему, здесь нас никак не ждут, а следовательно, здесь не подготовили для нас ловушку. И мы с тобой очень устали, нам нужно хоть немного передохнуть, прежде чем продолжить наше странствие.

С этими словами дядя Фридрих снова постучал в дверь, а затем проговорил самым жалобным голосом:

– Впустите нас, добрый хозяин! Мы – бедные путники, которых ночь застала в дороге. Если вы не пустите нас, мы погибнем от холода и усталости, и наша смерть будет на вашей совести…

– Совесть! Вот еще выдумали! – прохрипел голос за дверью. – В наше время это слово давно забыто!

Тем не менее засов заскрипел, и дверь открылась. На пороге стоял не мужчина, как можно было подумать по голосу, а сгорбленная старуха, нос которой свисал едва ли не до подбородка, а маленькие темные глаза выглядывали из морщинистой физиономии, как две изюмины из пропеченной до черноты булки.

Оглядев путников, старуха отступила в сторону и недовольно прошамкала:

– Так и быть, заходите!

Дядя и племянник, низко согнувшись, прошли в дверь, рассчитанную, должно быть, на карлика, и оказались в единственной комнате лесной избушки.

В комнате этой было тепло, даже жарко от топившегося камина. Тот же камин служил и единственным источником света, при котором путники смогли разглядеть скудное убранство лачуги.

Над самым огнем был подвешен закопченный чугунный котелок, в котором булькало неаппетитное варево. Над тем же камином сушились на веревке какие-то тряпки и лоскутки, а также пучки трав и коренья. Рядом с камином стояло рассохшееся кресло-качалка, на котором сидел большой черный кот.

При появлении гостей кот спрыгнул с кресла, подошел к хозяйке, высоко подняв хвост, и остановился рядом с ней с таким видом, будто готов защитить ее от любых недоброжелателей.

– Не этого ли кота вы имели в виду, сударыня, когда грозились выпустить на нас собаку? – не без ехидства проговорил юный Фридрих.

– А хоть бы и его, – без тени смущения ответила хозяйка, – Мауриций в драке стоит дюжины собак!

– Прояви уважение, дружок! – одернул дядя Готфрид своего племянника. – Сударыня оказала нам гостеприимство…

– А вообще, как вы оказались ночью в таком глухом месте? – подозрительно осведомилась хозяйка.

– На постоялый двор, где мы остановились, напали разбойники, – ответил Фридрих, – и нам пришлось в спешке бежать…

– Фридрих, Фридрих! – укоризненно проговорил дядя. – Сударыня, все было совсем не так… впрочем, можно сказать, что и так. Мой племянник несколько тороплив, но честен.

– Вижу, что честен! – старуха к чему-то прислушалась. – А ведь те разбойники так и гонятся за вами!