– Расскажи мне еще про Уэльс. Чем вы там занимаетесь целый день?

– В понедельник ходим в колледж.

– Что вы там делаете?

– Учимся уважению.

– Уважению?

– К другим людям, – поясняет она. – Еще учимся здоровью и безопасности.

– Как это?

– На кухне. Правила безопасности, как обращаться с огнем.

– Ах, верно. Ведь это важно, раз ты Королева кухни, верно?

– Правильно. Я Королева.

– Тебе нравится в колледже?

– Да, я люблю колледж.

– Что еще вы делаете?

– Я хожу каждую неделю в футбольный клуб, смотрю, как играет моя команда. Смотрю, как играет Бадж. Бадж очень красивый. Я готовлю еду. Мы с Тэдом делаем разные вещи, плетем что-нибудь и раскрашиваем. Мы смотрим футбольные видео. Убираемся в комнате, стелем постели.

– Вы делаете это по очереди? Ты убираешься и стелешь постели одну неделю, Тед следующую?

– Да, правильно, Кэти, правильно. По очереди.

– Ты хочешь убраться в моей комнате и приготовить мне постель? – спрашиваю я с улыбкой.

– Очень смешно, Кэти!

До меня доходит, как мало я знаю о Беллс и ее жизни. Я знаю крошечный фрагмент из ее детства, вот и все. Меня это никогда не интересовало, но теперь…

– Теперь я понимаю, почему тебе скучно со мной.

– Иногда скучно, правильно, Кэти. Ты выйдешь за Сэма?

Я отвожу взгляд.

– Где ты научилась так хорошо готовить, Беллс?

– Ты выйдешь за Сэма? – спрашивает она снова, уже настойчиво.

– Я пока не собираюсь ни за кого выходить, по крайней мере, сейчас. Беллс, ты не обгоришь? Давай-ка намажемся кремом на всякий случай. – Я нахожу в сумочке тюбик. – Сиди спокойно. – Я осторожно наношу ей слой крема на лоб и щеки. Она терпеливо замирает, даже не морщась. Ее кожа бледная, словно фарфоровая, и нежная, как кашемир. Глядя на нее, трудно поверить, что ей двадцать два и что она всего на семь лет младше меня.

– Куда ты смотришь?

– На тебя, – отвечаю я, стирая шоколадное пятнышко с уголка ее губ. Потом выдавливаю большую кляксу крема на ее нос.

– Не смешно, Кэти. – Она смеется вместе со мной.

– Ха-ха-ха, Беллс. По-моему, это очень смешно.

Мы с Беллс садимся в автобус; час пик, и транспорт двигается со скоростью улитки. После пикника мы занялись покупками. В благотворительном магазине мы нашли для Беллс красные туфли с узором в виде листочков клевера. Мы заходили в бутики и магазины и, если нам не хотели помочь, шли дальше. С какой стати отдавать им мои деньги? В конце концов с помощью симпатичной продавщицы мы выбрали для Беллс китайское платье с жакетом, темно-красное с золотом.

– Тебе оно нравится? – спросила она у девушки.

– Да, очень. – Девушка улыбнулась ей, присела на корточки и одернула подол. – По-моему, оно стильное и ты будешь королевой бала.

Мое сердце разрывалось от нежности, когда я смотрела, как Беллс крутилась перед зеркалом в этом платье и новых красных туфельках. Жалко, что мама не видела сейчас ее, такую хорошенькую. Когда Беллс отошла, я поблагодарила девушку.

– За что? – искренне удивилась она. – Это моя работа.

– Вы знаете, за что, – сказала я.

Она кивнула.

– Сегодня я получила больше удовольствия, чем за все время моей работы в этом магазине. А я работаю здесь больше года!

Я не сомневаюсь, что эта милая продавщица придет вечером домой и скажет своей соседке по квартире, бойфренду, кому-то еще, что она нашла потрясающий наряд для немного необычной покупательницы.

– Дерни меня за палец, – говорит Беллс. Я с сомнением смотрю на нее, но выполняю ее просьбу. В тот же момент она высовывает язык и начинает хохотать. Седовласая женщина, сидящая напротив нас, смотрит на нас странным взглядом и снова утыкается в свою книжку.

– Дерни за мой.

Беллс тянется ко мне.

– Вот и мимо! – хохочу я, отдернув руку.

Беллс смеется, и женщина сверлит ее холодными голубыми глазами. Мне хочется сказать ей что-нибудь резкое. Когда я была маленькая, я ненавидела людей, таращившихся на Беллс в супермаркете или на автобусной остановке. Я понимаю, что виновата, раз умолчала о своей сестре, и все же сама удивляюсь, как меня злит, когда люди грубо с ней обращаются или таращат на нее глаза. Да кто они такие, чтобы кого-то судить? Я ерзаю на сиденье. Она все еще глядит на нас. Мне неприятно, но Беллс хотя бы не замечает этого, или замечает? Мама с папой обычно говорили в таких ситуациях, что с Беллс. Папа объяснял мне, что люди после этого успокаиваются, что их заставляет так смотреть страх или невежество, и надо постараться их убедить. Конечно, так не должно быть, но так получается.

– Господи! – Я смотрю на Беллс и качаю головой. – Если чихаешь, ход пропускаешь. – Это выражение Сэма. Сомневаюсь, что он мог применить его в такой ситуации.

– Не смешно, Кэти.

– Дерни меня за палец, давай! – Она снова промахивается.

– Черт, это наша остановка! – Я хватаю наши сумки, Беллс бросается за мной. – Осторожнее! Не споткнись!

Надо было что-то сказать, думаю я, когда угрюмая женщина хмыкает и снова утыкается в книгу.

Беллс показывает пальцем на каждый лоток – кускус с кедровыми орешками и перцем, морковный пирог с апельсиновой глазировкой, теплая чиабатта с оливками или шпинатом, рисовые лепешки с чесноком. Мы купили имбирь, чтобы приготовить имбирный пудинг «как делает мама». Я купила фисташки, свежий хлеб и оливки. Сегодня к нам придет Эмма, чтобы повидаться с Беллс.

– Как ты думаешь, мама ест во Франции вкусную еду? – спрашивает Беллс.

– Я уверена, что она питается как королева и ей даже не надо после этого мыть посуду.

Беллс наклоняется вперед.

– Никакой горячей мыльной воды?

– Теперь я в руки не возьму эти чили, – рассказываю я Беллс, когда она просит Эдди дать ей три красных стручка. – В последний раз я нарезала их, а потом забыла помыть руки и схватилась за нос. Ох, я чуть не умерла! – Я смеюсь. – Сэму едва не пришлось звонить доктору.

– Не смешно, Кэти. – Она подходит и гладит меня по плечу.

– Нет, все прошло! – Я чувствую, что сияю от ее прикосновения. Она впервые сама проявила нежность, и я почувствовала себя так, словно меня обернули теплым и мягким полотенцем.

– Мы собирались устроить романтический ужин, а вместо этого я провела всю ночь, макая голову в таз с холодной водой.

– Это ужасно, Кэти, – сочувствует Эдди. – Все, девочки? – Я и забыла про него. На нем короткий голубой фартук, из под которого торчат его волосатые ноги в носках и коричневых сандалиях.