Все еще прижимая к груди блокнот, Уиллоу сошла со сцены. Она прошла мимо Джастина в первом ряду. Он приподнялся с места, но Уиллоу просто махнула ему и пошла к Лоррен и Лену, сидящим на несколько рядов позади.

Джастин сел обратно, поднял взгляд и заметил, что я смотрю на него. Он уставился на меня. Я уставился в ответ, пока он не отвернулся и не начал собирать свои вещи.

Эта была глупая бессмысленная победа. После репетиций Уиллоу все равно ушла с ним.

Когда ушел последний член труппы, Мартин закрыл боковую дверь и прошелся по сцене. Он остановился, когда увидел, что я сижу в первом ряду, скрестив руки, закинув ноги на край сцены.

Он поднял руки.

– Знаю, о чем ты думаешь, но это и для блага спектакля, клянусь.

– Правда.

– Да, правда, – он подошел к краю и сел на корточки. – Ты можешь превратить своего Гамлета в придурка, который разглагольствует и нападает на Офелию, и свести все к безумию. Девяноста девять процентов аудитории не увидят разницы. Но два человека заметят.

Он показал на себя и меня.

– Я знаю, что ты способен на большее. И да, я видел, как вы смотрите друг на друга, когда другой не видит… – он потер рукой щетину на подбородке. – Я бы хотел, чтобы что-то произошло.

– Боже, Марти…

Он поднял руки.

– Не мое дело. Однако качество пьесы – мое дело. По крайней мере, вам двоим нужно держаться на сцене так, чтобы казалось, что вы не впервые вместе тут стоите. Прямо сейчас вы двое похожи на боксеров, готовящихся к матчу. – Он сжал кулаки, защищая лицо.

Против воли у меня вырвался смешок. Он тоже засмеялся и хлопнул по моему ботинку.

– Давай. Пойдем отсюда.

Мы закрыли и заперли театр. На пути к нашим машинам Марти споткнулся о трещину в бетоне. Я подхватил его, прежде чем он упал.

– Ой, спасибо, – сказал он, цепляясь за мою руку. – Так можно потерять лет десять жизни, – он глянул на трещину, покачав головой. – Это плохо. Весь этот район, вообще-то. Все здесь нуждается в ремонте.

Мы пошли дальше, и я пристально смотрел на тротуар. Он был прав, трещины змеились по большей части бетонного покрытия подобно черным молниям.

– Как дела у театра? – спросил я, и внезапный комок беспокойства засел в животе. – В денежном смысле?

– Дела, – сказал Мартин с улыбкой, – идут хорошо. Концентрируйся на своей роли. – Он направился к своему старому «Лексусу». – И повеселись завтра на свидании.

Я вздохнул.

– Марти.

– Рабочем свидании.

Утром в субботу я написала сообщение Энджи.

Помоги!

Пираты удерживают тебя в плену ради выкупа? – написала она в ответ. – Потому что вообще-то я долго сплю по субботам, Холлоуэй.

Мне нужно провести день с Айзеком.

На экране зажегся номер Энджи. Я нажала на зеленую кнопку и ответила.

– Да, я серьезно.

– Почему? Когда? Как такое случилось? – в ее голосе в равной степени звучали сонливость и гнев. – Подожди. Это, – пауза для драматичного эффекта, – свидание?

– Совсем нет, – ответила я, и мой твердый голос не соответствовал внутренней дрожи. – Мартин Форд попросил нас провести время вместе и узнать друг друга получше. Чтобы мы не были такими неуклюжими на сцене.

– Правдоподобная история, – заметила Энджи. – Ладно, что там с сигналом бедствия?

– Мне нужно подъехать в город на встречу с Айзеком.

– А разве у Айзека нет машины? У него есть старый синий пикап, если не ошибаюсь. Подожди, – ее голос затих. – Тебе же не стыдно показаться в его пикапе, да?

– Ради бога, я не такая поверхностная стерва.

– Знаю, но нам, плебеям, нужно держаться вместе против буржуазии.

– Ты смотрела «Марию-Антуанетту» слишком много раз.

– Совсем нет. София Коппола – богиня, – она зевнула. – О чем мы говорили, напомни?

– Мое выдуманное предубеждение против пикапа Айзека, – ответила я. – Реальная проблема – мой папа. Он не дает мне видеться с Айзеком вне репетиций. Если скажу ему, что мы собираемся тусить весь день, потому что так сказал режиссер, он ни за что не поверит. Он заставит меня уйти из пьесы.

– Хмм, настоящая дилемма. Ну ладно, Золушка. Когда ты хочешь, чтобы я заехала?

– Я встречаюсь с Айзеком в час дня.

– Твоя карета прибудет без четверти час, но знай, что мне нужно весь оставшийся день разбираться с этим тупым ежегодным альбомом. Я не смогу подвезти твою задницу домой, когда несвидание с Айзеком Пирсом закончится.

– Я что-нибудь придумаю, Энджи.

Я села на подоконник в комнате и бросила взгляд на район. Снова появилась зелень. Снег исчез, а солнце сияло, золотое и яркое в чистом небе, чего я никогда не видела в Манхэттене. Оно отбрасывало длинные полосы на пол из твердой древесины и все еще лежащие там одеяла.

Вчера я спала беспокойно, но никаких кошмаров не снилось. Вместо этого, когда бы я ни просыпалась, мысли были наполнены репетициями.

И Айзеком.

Он был холоден и груб со мной на репетициях. Нет, поправка – Гамлет был груб с Офелией. Но сцена того требовала, и мне пришлось выдержать. Я на это подписалась. Я могла бы быть профессионалом и не принимать это на свой счет. Между нами ничего не было – он просто играл. И, кроме того, чем реалистичнее он это делал, тем лучше будет спектакль.

«Сначала была любовь».

Я положила сценарий на колени и записала эти слова над третьим актом, прямо как актриса, делающая пометки после слов постановщика, и все. Черные крестики ползли вдоль бокового поля, словно собирались наводнить страницу и захватить эти беззащитные слова, плавающие наверху.

Я нарисовала защитный пузырь вокруг «Сначала была любовь» с торчащими стрелами, от которых крестики держались подальше… потом захлопнула сценарий.

«Ты будешь такой же безумной, как Офелия, к тому времени, как все кончится».

Энджи просигналила с подъездной дорожки без четверти час. Я проскочила мимо родителей в гостиной. Они спорили о каком-то рабочем мероприятии в Индианаполисе. Папа хотел, чтобы мама поехала туда с ним.

– Куда ты? – спросил папа.

– Погулять с Энджи, – я схватила белую куртку с крючка в прихожей. Когда я вышла, папа всматривался через кухонное окно на подъездную дорожку.

«Нет, папа, это не Айзек». Вслух я произнесла:

– Вернусь к ужину.

Папа кивнул.

– Рад видеть, что ты заводишь здесь друзей.