Она ехидно улыбнулась.

– Поговорим об этом в другой раз, – заявила она, открывая дверь.

Ничего не сказав в ответ, он вышел.

Услышав, как за ним закрылась дверь, Йозеф глубоко вздохнул и спустился по лестнице. Это еженедельное мероприятие было настоящей пыткой, но он напомнил себе, что делает все возможное, чтобы держать Ингрид подальше от своего дома. Чтобы защитить Майкла.

В следующий понедельник Майкл встал, потянулся и подошел к крошечному треснувшему чердачному окошку. Осторожно стоя рядом, он прижался к стене. Его взгляд скользил по красным черепичным крышам, тянувшимся до самого Мунтторена – средневековой башни с часами, звонившими каждые пятнадцать минут. Всякий раз, когда он смотрел на желтые цифры, он задавался вопросом о людях, которые жили в коричнево-кремовых зданиях со ступенчатыми фронтонами, стоявшими высокими рядами между ним и башней, каждые четверть часа смеявшейся над его пленом. Отсчитывают ли долгие часы другие люди? Ему бы повнимательней изучить другие чердачные окна – может они тоже хранят свои тайны? Со своего места он видел, как в одном из соседских подвесных кашпо распустились желтые тюльпаны: …накануне он написал о них стихотворение, а теперь закрыл глаза, пытаясь представить их аромат.

В довоенное время возможность иметь много времени и маленькое убежище, тесную комнатку для написания стихов показалась бы ему весьма заманчивой. Но теперь, после двух лет заточения, комната стала тесной, деморализующей. Весь его мир начинался и заканчивался здесь. Как бы ему хотелось выйти на улицу, понюхать цветы, прикоснуться к деревьям, понаблюдать за птицами! Несомненно, война должна скоро закончиться – убеждал себя Майкл.

Расхаживая по чердаку, он, как обычно, опустился на один из сундуков.

– Дантес, – обратился Майкл к своему компаньону, – пора поразвлечься! А то умрем от скуки в этой комнате.

Он бросил Дантесу бумажный комок и стал наблюдать, как кот гонялся за ним по комнате, пока шарик не застрял между коробок. Майкл наклонился, чтобы достать игрушку. В этот момент его внимание привлек сундук, спрятанный в углу чердака. Он видел его много раз, и знал, что тот заперт, но не видел, чтобы профессор решался его открыть. С некоторым азартом он начал двигать коробки, окружавшие сундук, чтобы получше разглядеть ящик.

– Смотри-ка, Дантес. Наконец-то мы узнаем, есть ли в нем сокровище?

Он понимал, что не должен рыться в вещах профессора, но ему хотелось чего-то – чего-то, что могло заинтересовать. Это начинало походить на одержимость: ему хотелось написать стихотворение о чем-то новом, о чем-то, взятым не из памяти; о чем-то, что он мог потрогать, почувствовать, на что мог посмотреть.

Ему хотелось присоединиться к Сопротивлению. Он хотел сражаться, но будучи евреем мог привлечь нежелательное внимание к движению, а значит об этом не может быть и речи. К тому же он все еще любил Эльке и обещал ей вернуться. Он должен скрываться и не раскисать ради нее. Он должен остаться в живых, чтобы однажды жениться на ней. Черт возьми, он должен остаться в живых только для того, чтобы вновь возродить еврейский народ! Он помнил, что Эльке говорила о переходе в другую веру, если их отношения продолжатся, и все еще надеялся, что она действительно имела это в виду. Если она говорила правду, у них будет много детей.

– Ты сегодня какой-то молчаливый, – сказал он Дантесу, который тут же свернулся и заснул.

Майклу удалось освободить сундук и сдвинуть его с места в дальнем углу. Двигая его по деревянным половицам, юноша чувствовал насколько тот был тяжел. К его разочарованию, сундук оказался крепко заперт.

Вернувшись к своему столу, он, удрученный, включил радиоприемник, позволяя тихим, едва слышным звукам мелодии Брамса плыть по пыльной комнате. Ему просто хотелось подождать, проверить: сможет ли он написать строчки о запертом сундуке. Однако чем дольше он писал, тем больше расстраивался, что не знает, что же хранится внутри. Отломав кусок проволоки от спирали одной из своей записной книжек, он решил попробовать взломать замок. Пришлось повозиться, но в конце концов замок поддался и открылся.

Уловив скрежет открывающегося металлического крючка, Дантес спрыгнул с кровати и подошел ближе. Когда Майкл откинул крышку и заглянул внутрь, кот растянулся у него на коленях и замурлыкал.

– О, Дантес, да это настоящий клад!

Сверху лежала пара кружевных перчаток с засушенным букетом невесты, аккуратно завернутых в папиросную бумагу. Он вытаскивал предметы по одному и с изумлением раскладывал их вокруг себя на полу. Стопки с нотами классической музыки, письма, перевязанные лентами, фата из нежного кремового кружева и фотография в рамке, на которой была запечатлена пара в день свадьбы.

– Взгляни-ка на это, – сказал он, разворачивая фату, надевая ее на голову и перекидывая шлейф через плечо. – Ну, что думаешь, Дантес? Мне идет?

В ответ Дантес ткнул лапой в конец прозрачной ткани, подцепил ее когтем и поднял, начиная игру.

Пока они забавлялись, нежные звуки пианино из радиоприемника разгоняли затхлый воздух. Он продолжал копаться в сундуке, гадая, что все это значит. Он порылся в стопке фотографий и внимательно рассмотрел изображение с молодой парой. Потрясенный, в одном из них он узнал профессора Хельда.

Майкл не мог поверить. Йозеф, молодой Йозеф, выглядел таким бодрым, таким живым. Он так сильно отличался от того, кого он знал сейчас, но определенно, это был он. Те же глаза, те же темные волосы, но еще улыбка во все лицо. Майкл задумался на мгновение: видел ли он когда-нибудь Йозефа по-настоящему счастливым?

Увидев руки профессора на талии красивой женщины, Майкл испытал очередное потрясение. Внутри что-то дрогнуло, напоминая, что он вмешивается не туда, делает что-то неправильное.

Подойдя ближе к окну, он пристально посмотрел на фотографию в сепии. Крошечная женщина выглядела очаровательно: длинные локоны, живые глаза. Он перевернул фотографию, на обороте тонким почерком выведено: «Йозеф и Сара».

– Сара, – проговорил он вслух, впервые перекатывая ее имя на языке. Кто такая Сара? За все то время, что Майкл жил у Йозефа, профессор ни разу не упоминал, что был женат.

А что, если это правда, подумал он, глядя на счастливую пару, что смотрела на него с фотографии. Именно так все и выглядело. Он продолжал перебирать фотографии и нашел еще одну: на этот раз руки Йозефа замерли на клавишах пианино, а Сара, возвышающаяся над ним, сияла и, прижимала к подбородку скрипку.

– Йозеф играл на пианино… – у Майкла по телу пробежали мурашки. Его друг, человек, укрывший его от нацистов, с которым он разговаривал каждый день, ни о чем таком не упоминал. Это пугало.

Да, в этом сундуке было полно пищи для размышлений и поэзии.

Желая разгадать все тайны, Майкл продолжал вытаскивать вещи. Остальное состояло в основном из женской одежды и нескольких безделушек. Но на дне лежал футляр для скрипки. Осторожно вынув из сундука, Майкл распахнул его.