Это только потому, что он красавчик, а я такая дура.

Провожу пальцами по его лбу.

– Мне жаль, что с тобой сделали такое, – признаюсь я. Но точно так же мне жаль, что он сделал такое с ними. Типичная «уловка двадцать два».

Я продолжаю гладить его по волосам, дожидаясь, когда он начнет исцеляться.

А ведь сейчас ты можешь сбежать. Очень удобный момент – исчезнуть, пока он не пришел в себя. И больше никакой кабалы у всадника.

Мои ноги скрещены на песке, на них лежит его голова.

Я торможу продвижение Мора, размышляю я. Даю людям больше времени для бегства. Весь мир захвачен безнадежной игрой в кошки-мышки, и я сознаю, что, в конце концов, всадник обойдет его целиком и убьет всех, но я замедляю его продвижение. Это что-нибудь да значит, верно?

К тому времени, как тени становятся длинными, из тела Мора вылетает первая пуля. Она словно вывинчивается из его ноги и падает на песок.

Спустя еще несколько минут всадник со стоном шевелится.

– Я здесь, – шепчу я, продолжая гладить его по волосам. – Я с тобой.

Мор замирает.

– …Сара? – он с усилием разлепляет глаза. С трудом фокусируя взгляд, он смотрит на меня. – Привет.

Подняв руку, он окровавленными пальцами касается моей щеки.

– Ты не сбежала.

В ответ я усмехаюсь, но смешок выходит таким неуверенным, что я собой недовольна.

– А надо было, – добавляю я.

– Пожалуй, – соглашается он.

Он роняет руку и снова закрывает глаза.

– Мор? Мор! – но он уже снова отключился.

После того, как еще две пули вылетают из его тела, как пробки из бутылок, я решаю, что нам пора двигаться. Солнце уже двадцать минут назад скрылось за горизонтом, и моя задница онемела от холода.

Я опасливо смотрю в сторону пляжного домика, но различаю лишь темный силуэт. Отсутствие света, возможно, хороший знак, ведь еще предстоит каким-то образом туда добраться.

Кряхтя, я выбираюсь из-под Мора, поднимаю пробитый золотой нагрудник и кое-как прилаживаю на себя. Даже не глядя в зеркало могу сказать, что выгляжу нелепо. Я тону в этой громадной жестянке и кажусь малышкой. А ведь на самом деле я довольно крупная – просто дело в том, что всадник чудовищно огромный.

Остатки его лат и оружие я решаю оставить здесь же, на песке. Пусть заберет их сам, когда поправится.

Нахлобучив на голову корону всадника (вы только полюбуйтесь на эту чертову королеву), я просовываю руки ему под мышки.

Собираясь с духом, делаю несколько глубоких вдохов.

– Потерпи, наверное, будет больно, – предупреждаю я его – хотя он вряд ли это слышит.

Маленькими шажками я начинаю двигаться к дому, таща его по песку. Мор стонет и слабо сопротивляется.

– Если хочешь идти сам – ради Бога, – говорю я. – Но если не можешь, перестань дергаться, а то уроню.

Он не перестает, но мне и без его сопротивления чертовски трудно. Кажется, проходит вечность, пока мы добираемся до домика на берегу. Умница Джули, верный боевой конь, покорно плетется сзади.

Подойдя к дому, я кладу Мора на землю и отправляюсь на разведку. Света внутри нет, а крыльцо усыпано сосновыми иголками. Кому бы ни принадлежал этот дом, хозяева не бывали здесь уже давно.

Возможно, это чей-то летний домик.

Я иду к застекленной двери. Четыре квадратных стекла позволяют заглянуть внутрь. Кажется, там уютно.

Жаль, но когда мы покинем домик, все в нем будет напоминать место массовой резни.

Я нажимаю на ручку – ну а что, никогда не знаешь наверняка. В моих краях люди редко запирают двери. Но эта не подается.

Смотрю на стекла.

Что же, пойдем трудным путем.

Сняв куртку, я обматываю ее вокруг кулака. Хоть бы стекло оказалось обычным, не закаленным. Иначе моя светлая идея пойдет псу под хвост.

Прицельным ударом я бью в стекло.

– Скотина! – трясу рукой. Даже несмотря на куртку в качестве буфера, кулак пульсирует от удара. С ненавистью смотрю на стекло, на котором ни трещинки.

Ну и дрянь эти ваши закаленные стекла.

А больно-то как, просто ужасно.

Слышу за спиной тяжелое дыхание и неровные шаги.

– Посторонись, Сара.

Я вздрагиваю и, вытаращив глаза, смотрю на подошедшего всадника. Сама не знаю, что чувствую – шок или облегчение, когда понимаю, что он очнулся и держится на ногах. Я отхожу в сторону, а Мор ковыляет к двери, всей тяжестью наваливаясь на стену и оставляя на досках кровавые метки.

Протянув руку, он хватается за дверную ручку. Неуловимым движением крушит замок, и дверь распахивается.

Бесит, как легко он его сломал – как нечего делать.

Я помогаю Мору войти внутрь и, позволив ему всем немалым весом навалиться на меня, дотаскиваю до клетчатого дивана. Следом за нами, цокая копытами, входит и Джули.

Уложив всадника на диван, я стаскиваю с себя нагрудник и корону, и они, звякнув, падают на пол. Тем временем я замечаю, что глаза Мора снова закрыты, а по дыханию понимаю, что он опять без сознания.

Подцепляя пальцами мокрую ткань его рубашки, я рву ее в клочья и старательно отдираю от кожи. Весь торс Мора даже сейчас – сплошное месиво кровоподтеков и пулевых отверстий. Пули не пощадили и светящихся надписей, опоясывающих его тело. Нахожу глазами и другие следы пуль. Они изрешетили его плечи, грудь, шею, руки, ноги, а одна прошла прямо над ключицей. Я трогаю пальцем кожу под ней.

От касания Мор распахивает глаза и смотрит на меня.

– Что ты делаешь? – спрашивает он. На лице смесь непонимания и сомнения.

Ну как его не разыграть?

– Я за тобой ухаживаю.

Стоп. Я ухаживаю за всадником и помогаю ему поправиться. Помогаю ему, хотя совсем недавно сама нажимала на спусковой крючок. Мне трудно в это поверить.

Изумление на его лице, должно быть, как в зеркале отражает мое собственное.

Мор ловит мою руку и смотрит на меня сияющими глазами.

– Со мной все хорошо, Сара.

Он не хочет, чтобы я ему помогала. Вот уж не ожидала.

– Нет, не хорошо. В тебя засадили столько пуль, что хватило бы вооружить небольшую армию.

Он пытается сесть.

– Я переживал и худшее.

Да, знаю. Я при этом присутствовала. Быть сожженным заживо – первое место в номинации «Самая поганая ситуация года».

Я отхожу от него к Джули и, щелкнув выключателем (ура, свет есть), начинаю рыться в седельных сумках. Пока я неспешно этим занимаюсь, из конского бока выпадает пуля и, глухо звякнув, падает на пол. Бедная лошадка.