Мария оставила мне часть рисунка. Я боялась напортачить, но она в меня верила. Пришлось оправдывать ее чувства. Очень скоро я поняла, что все достаточно просто. У меня получалось не хуже, чем с фреской. Даже лучше. Единственное, за что я переживала, пока работала баллончиком, – это Костя. Мария без стеснения бросила работу и флиртовала с ним, как сумасшедшая. Они общались на английском с похожими акцентами славянского типа. Костя не избегал разговора, но и не выглядел одержимым беседой.

Мария прикасалась к нему без повода, слишком часто. Я старалась максимум внимания уделять рисунку, но все равно видела, как она гладит его то и дело. Мое отношение к творчеству Марии было однозначно уважительным. Но вот ее попытки очаровать Костю никак не вписывались даже в уважительные рамки.

Я водила баллончиком, стараясь дышать через раз. Респиратор не спасал полностью от едкого химического запаха. Я представила, как глупо и нелепо выгляжу: на корточках, в мешковатом комбинезоне и бандане на голове. Мария как будто специально выделила мне роль чудаковатой замарашки. Я проигрывала, однозначно. Поражение таланта мне было бы легко принять. В конце концов, я никогда не стремилась занять нишу в стрит-арте, не развивала это направление, просто баловалась.

Как и с Костей…

Я не собиралась даже увлекаться им дольше одной ночи. Об отношениях речи не шло вовсе. Однажды я не собиралась увлекаться Мани, но она настаивала, и все кончилось странно. Скорее, плохо, чем никак. Это было хорошим уроком.

Мне не следовало сегодня провоцировать Костю наготой, не следовало врать ему про беспокойные ночи. Я не имела права оборачиваться каждую минуту, чтобы снова увидеть, как Мария хохочет и гладит его плечо, а Костя вежливо и доброжелательно улыбается, засунув руки в задние карманы джинсов.

Слезы жгли глаза. Я очень хотела не ревновать его, не хотеть, не пытаться спасти. Но упрямство и какая-то детская, бескомпромиссная уверенность в собственной правоте запрещали мне отступать, отказываться от него. Как будто это значило отказаться от самой себя.

Мне было очень сложно не бросить работу. Я старалась медитировать, но без толку. Пела про себя любимые песни, следила глазами за распылением аэрозоля, сужая свою реальность только до этого пространства. Ничего не спасало.

Я попыталась дышать с задержкой. Часто помогало успокоиться, но едкий запах краски, да и респиратор не лечили меня воздухом. Чудом я не психанула и закончила свою часть работы, махнула Марии.

Она только с третьего раза заметила мои сигналы, очень неохотно закончила разговор с Костей.

– Отлично, Лекси. Ты так быстро. Я не ожидала. Она взяла образец и сверила все линии с исходником. – Да, идеально. Спасибо, дорогая.

Мы обнялись, но не тепло и радостно, как утром, а кратко и почти официально. Я перевела взгляд на Костю. Мне хотелось заслужить его похвалу, хотелось поразить его. Но он как будто вообще не понимал, что происходит.

Как получается, что его совершенно не трогает моя причастность к огромной бабушкиной салфетке, что накинули на этот дом?

Видимо, разговор с Марией для него важнее.

Я закипала. Нельзя было приставать к нему с расспросами. Я пять раз сдерживала себя, но, в конце концов, слова сами вырвались изо рта, уничтожая все моральные фильтры.

– Тебе нравится? – спросила я.

– Не знаю.

Он ответил честно. Нужно отдать ему должное за искренность, но я не могла.

– Все это нанесено баллончиком с краской? – уточнил Костя.

– Как видишь, – буркнула я. – Здесь больше ничего нет.

– Я работаю не только аэрозолем, – затараторила Мария, моментально прицепившись к беседе. – У меня много фресок, барельефов на кирпичной кладке, тканевых инсталляций и даже глиняные. Я за позитивное искусство, мне нравится вызывать положительные эмоции у людей. Я использую кружевные образцы, потому что каждое кружево содержит универсальный эстетический код, который глубоко включен в большинство культур во всем мире. Когда я добавляю цвет, люди иногда говорят, что я вдохновляюсь тибетскими, марокканским или даже доколумбовым искусством. Кружевные образцы содержат абсолютный код гармонии, которая характерна для большинства людей. Это очень древний код, я думаю, он даже старше человечества. Мы можем найти все это в природе: в форме маленьких морских существ, цветов, хлопьев снега. Гармония и симметрия кружевных образцов – естественные, живые.

Мария рассказывала о своем вдохновении в стандартных фразах. Именно эти реплики меня цепляли в ее интервью. Именно этот смысл я обожала в ее искусстве. Она была гением, нашла потрясающий способ самовыражения. Я восхищалась ею за это и безгранично уважала. Но в данный момент, когда она вываливала всю свою суть на Костю, я не помнила ничего об искусстве и гениальности. Мир сузился для меня до однополярного ужасного чувства собственности. Ревность ослепила, сделала меня тупой, жадной стервой.

Слава богу, родители воспитали меня достаточно строго. Я стояла и молча кипела, но с каменным лицом и отсутствующим видом.

Костя кивал, слушая Марию. Он ничего не сказал про ее кружева, зато неожиданно предложил:

– Поужинаем где-нибудь на веранде? Я ни разу не художник и устал быть голодным. Разговоры об искусстве – чудесная пища для ума и души, но нужно беречь и желудок.

Я уже привыкла к подобным выступлениям моего охранника. Он умел потрясающе красиво и тактично сообщить, что пора бы пожрать. Зато Мария изменилась в лице. Она точно восприняла слова Кости как личное оскорбление. Теперь пришла ее очередь стоять с каменным лицом и решать.

Я улыбалась, очень надеясь, что она откажется от предложения. Но ошиблась.

Мария проглотила обиду и растащила уголки рта от уха до уха.

– Конечно, я тоже ужасно голодна. Закончу на сегодня.

Она раздала какие-то указания помощникам на польском. Моих языковых аналогий хватило, чтобы понять – все нужно прибрать без нее.

– Предлагаю веган-ресторан в центре, – не сдавалась Мария. – Там отличный хумус…

– Хумус – это горох?

– Нут, – уточнила я, отдавая респиратор помощнику Марии и распуская волосы.

Костя едва заметно улыбнулся, наблюдая, как мои волосы освобождаются из тугого пучка.

– Тоже самое, – махнул рукой Костя. – Меня пучит с бобовых.

– У них есть и свекольный хумус, – не сдавалась Мария.

Костя скривился.

– А мясо?

– Веганский ресторан, Кость, – напомнила я.

Лицо моего охранника стало совсем печальным.

– Может найдем что-то поблизости? В пафосное место Алексию вряд ли пустят в таком виде.

Костя запросто порушил коварный план Марии. Я его тоже достаточно быстро поняла, но у меня не было той виртуозной простоты игнорирования вторых смыслов, как у Кости. Он нравился мне все сильнее.

Не особенно напрягая себя поисками лучшего решения, Костя