– Покажите нам ваше судно! – строго по-английски повторил русский офицер.

– Пожалуйста! – пролепетал Стасевич. Вид у него был совершенно уничтоженный, глаза испуганно бегали, лицо побледнело. – Прошу пана офицера следовать, куда ему угодно!

Осмотр судна продолжался около получаса. Русский офицер зашел в ходовую рубку, спустился на нижние палубы, заглянул в каюты и в трюм. Через полчаса он с несколько разочарованным видом поднялся на верхнюю палубу, козырнул капитану. Сделал знак матросам спускаться в вельбот, потом прыгнул туда сам. Вельбот с русскими моряками отправился к своему судну. Стоявший на верхней палубе и нервно барабанивший пальцами по леерным тросам Стасевич молча наблюдал, как взбираются русские моряки на свое судно, как поднимают вельбот на его борт, как сторожевик разворачивается и удаляется прочь от них.

Стасевич машинально оглянулся, когда к нему присоединился капитан судна. Но только когда русское судно стало скрываться вдали, агент службы бязьпеки осмелился заговорить.

– Куда делись карабины? – спросил он.

– Я приказал выбросить их за борт, – невозмутимо отвечал тот.

Мгновение агент СБ Стасевич ошалело смотрел на капитана. Потом вдруг кинулся на него, схватил за грудки, принялся орать, брызгая слюною и задыхаясь от бешенства:

– Эти карабины собственность Польской Республики! Я вычту их стоимость из вашего жалованья!..

Капитан судна как кутенка отшвырнул Стасевича прочь от себя.

– Осмелюсь доложить, пан агент, – спокойно, чуть насмешливо заговорил капитан, – что на борту судна имеются ваши водолазы. Так что если очень приспичит, карабины всегда можно поднять обратно. Только я своих людей этим делом заниматься не заставлю, не нужно мне это дерьмо здесь на судне. Мороки с ним вон сколько, а практической пользы ни на грош…

– Прошу пане!

Агент польской службы бязьпеки предупредительно открыл перед русскими гостями кабину широкого старомодного лифта с грохочущими стальными дверьми и прозрачными, сделанными из стальной решетки стенами. Вчетвером они вполне поместились туда: кроме агента, еще российский консул в Гданьске собственной персоной, адмирал Микляев и белокурая молодая женщина, Наталья Павлова. На нее, на эту женщину, чаще других поглядывал агент СБ, и не только любопытство и восхищение ее зрелой красотой можно было прочесть в его взгляде, но и что-то вроде сочувствия и сострадания из-за того, что теперь предстояло ей увидеть.

Морг порта Гдыни помещался в старинном, еще в позапрошлом веке построенном доме, когда холодильная техника находилась в зачаточном состоянии, и мертвые человеческие тела хранились в холоде просторных, глубоко под землей расположенных подвалов. В подвалы можно было спуститься на специальном, очень широком лифте, достаточном для того, чтобы в него помещались во всю длину медицинские носилки. Для живых же существовал другой лифт, поменьше и поуже.

Старомодный лифт с пугающим железным грохотом остановился, двери его распахнулись. В помещении было чувствительно холодно, но Наталья Павлова задрожала не столько от холода, сколько от ужаса. Вся эта галерея была освещена ярким светом неоновых ламп, казавшимся неживым, это ощущение подчеркивал резкий запах карболки, которым, по-видимому, регулярно обрабатывали помещение, полы, стены. Прозектор, моложавый, симпатичный, в свитере и толстом шарфе, поверх которых был накинут белый медицинский халат, уже шел им навстречу.

– Покажите нам труп Сергея Павлова, – отрывисто по-польски приказал ему сопровождавший их агент службы бязьпеки, и прозектор, кивнув, сделал знак следовать за ним.

Они пошли по узкому проходу, Наталья Павлова старалась не смотреть по сторонам. Она чувствовала, что ужас сковывает ее грудь, а нервное возбуждение вместе с пронизывающим холодом помещения заставляло ее буквально трястись от холода. Адмирал Микляев бережно поддерживал ее под руку.

Внезапно прозектор остановился перед одним из столов.

– Останки мужчины, выловленные семнадцатого июня этого года в акватории Гданьского порта, – по-польски объявил он.

Российский консул повторил эту фразу по-русски и указал на небольшую деревянную табличку, укрепленную над столом, давая понять, что именно эта фраза написана там по-польски.

Прозектор широким жестом скинул простыню с тела, обнажив ужасающий в своем безобразии обрубок.

Наталье Павловой поначалу показалось, что нечто подобное она много раз видела в музее: обнаженный мужской торс без головы, рук, ног. В конце концов это было так просто, обычный мужской торс, волосатая грудь, плечи. Только вместо головы пустое место. Самым банальным образом ничего нет. Только торчит обрубок шеи, а посреди почернелого мяса белеет шейный позвонок. Страшно представить себе, что у этого обрубка когда-то была голова, которая думала, лицо, которое выражало чувство, было, может быть, красивым, глаза, которые смотрели на мир, губы, которые кто-то целовал. У этого обрубка когда-то были руки, что умели работать, ноги, ходившие по земле. Чья-нибудь рука, наверное, ласкала это тело. Воображение против воли Натальи Павловой рисовало ей, как рука касается этих плеч, груди, и внезапно она почувствовала, как пол проваливается под ней и окружающие ее лица и предметы начинают стремительное кружение в каком-то диком хороводе.

– Нашатырь! – крикнул агент службы бязьпеки. – И принесите стул. Ей надо бы присесть…

Адмирал Микляев и российский консул бережно поддерживали Наталью Павлову под руки.

После нашатыря в голове белокурой молодой женщины прояснилось, однако стула не нашлось: в подвалах морга или ходили, или лежали, сидеть было некому.

– Наталья Александровна, – бережно заговорил адмирал Микляев. – Нам нужно ваше заключение… Вы узнаете своего мужа?

– Это не он, – едва слышно проговорила она. – Я уверена. Это не мой Сережка…

– Свидетельница находится в состоянии аффекта, – хладнокровно заметил агент службы бязьпеки. – Я бы не стал придавать слишком большого значения ее словам.

– Наталья Александровна! – снова заговорил адмирал Микляев. – Нам нужна полная уверенность в ваших показаниях. От этого зависит очень многое…

– Я уверена в том, что говорю! – Наталья Павлова повернулась и снова отважно взглянула на человеческий обрубок на столе морга. – Это не его тело, я совершенно точно знаю…

– Но почему? – гневно воскликнул агент СБ. – Это все ложь и фальшивка! Я не понимаю, как можно опознать тело человека, когда у него нет ни головы, ни конечностей!..

– Наталья Александровна! – напомнил ей адмирал Микляев.

– Я уверена, – тихо, но твердо отвечала та. – У Сережки несколько мелких родинок на груди… Разве родинки могут исчезнуть после смерти?

– Нет, конечно, – не совсем уверенно отвечал агент службы бязьпеки. – А вы ничего не путаете?

– Нет, ничего! – воскликнула Наташа. – У моего мужа грудь не такая волосатая, живот мускулистый… И вот этого шрама на животе у него никогда не было!