От всех этих нелепых соображений у Полундры, однако, и в самом деле стало чуточку легче на душе, глубинное опьянение немного отступило, голова прояснилась. Он хотел было глубоко вздохнуть с облегчением, но вовремя одернул себя: воздух теперь надо было использовать экономно, старлей и сам не знал зачем. Усевшись на одну из торчащих из песка бочек с ипритом, Полундра стал ждать, пока кончится в баллонах воздух и истечет отпущенное ему на этом свете время. Его голова продолжала упорно работать, и, сам не зная, для чего ему это, Полундра пытался сообразить, вспомнить, что это могла быть нарочно затопленная баржа с ипритом на борту.

Что ж, если постараться, вспомнить можно было многое. Ведь и в училище имени Фрунзе, и балаклавской учебке, где готовят боевых пловцов, им основательнейшим и подробнейшим образом преподавали историю флота, морских операций, уверяли, что морскому спецназу сведения из истории могут оказаться нужнее, чем кому бы то ни было. Хотя бы потому, что спецназовец должен знать, что может оказаться на морском дне. Надо же, черт возьми, так оно и вышло! Только едва ли теперь знание того, почему баржа с ипритом оказалась на дне Балтийского моря, поможет Полундре спасти его жизнь и выбраться живым из этой западни.

Полундра вспомнил, как он читал в одной исторической книге, что в 1946 году органы СМЕРШ, так называлась советская военная контрразведка, действовавшая на освобожденных от фашистов территориях, обнаружили в Кенигсберге огромные количества страшных отравляющих веществ. Обнаружили их в каких-то подозрительных бункерах, изготовленных со всей немецкой основательностью и тщательно замаскированных. Внутри этих бункеров штабелями стояли бочки с отравляющими веществами, и все было приготовлено для взрыва, грамотно разложена взрывчатка, оставалось буквально только повернуть рубильник. Бункеры были расположены так хитро и с умом, что, случись этот взрыв, тонны отравляющих веществ накрыли бы весь Кенигсберг, так что не только на территории разгромленного города, но даже в его окрестностях не осталось бы ничего живого. Рассказывали, что тогдашний советский комендант Кенигсберга поседел за одну ночь, узнав, какая страшная химическая мина была заложена под городом фактически на боевом взводе почти целый год после окончания войны. Почему немцы не взорвали эту свою мину, так и не было выяснено. Возможно, попросту не успели, были заняты эвакуацией. А может быть, немецкий офицер, который должен был повернуть рубильник, ужаснулся масштабам злодейства, которое ему предстоит совершить, и в последний момент отказался от этого. В суматохе поспешной эвакуации его начальству было просто не до того, чтобы строго проследить за выполнением приказа.

Но если разминировать страшный химический заряд оказалось сравнительно просто, хотя и жутко, то вопрос, что делать с таким несметным количеством ядовитой мерзости, как избавиться от нее, поставил седого коменданта Кенигсберга в тупик. Технологий по утилизации отравляющих веществ в те времена еще не существовало, они попросту еще не были разработаны, хранить бочки где-нибудь на территории одного из воинских складов не решились: время было смутное, повсюду действовали остатки фашистских диверсионных групп, всякие банды типа Вервольфа или «лесных братьев». Склад могли подорвать, не ведая, какое страшное бедствие это причинит всем. Решение вопроса о том, куда деть бочки с ОВ, стоило кое-кому в Москве не одной бессонной ночи.

При осмотре было замечено, что сделаны они из добротного листового цинка, который, как известно, практически не поддается коррозии ни в земле, ни в воде. Прочнейшим образом были запечатаны и горловины бочек. Поэтому в конце концов было принято решение погрузить бочки с отравляющими веществами в трюмы нескольких ненужных немецких барж, а баржи эти затопить подальше от берега в Балтийском море. Конечно, это решение было самым отчаянным и нелепым, которое только можно было придумать в то страшное время. Действительно, от диверсионных банд страшные бочки с ядом спрятали, но ведь море есть море, там может быть всякое. И заложить вот эти химические бомбы замедленного действия в самой оживленной части Балтики, можно сказать, в сердце Европы, было безумием, но подобного рода безумий совершалось много в те времена.

«Что ж, поляки и в самом деле придумали неплохую провокацию», – не без горькой иронии думал Полундра. Поднять его руками бочки с ипритом, а потом погубить его здесь, так, чтобы он не мог ничего рассказать… Он представил себе кричащие откровенным злорадством заголовки польских газет. «Российский военный флот разложился до предела». «Русский морской офицер инсценирует свою гибель только для того, чтобы заняться несанкционированным подъемом со дна моря бочек с затопленным когда-то давно ипритом». «Офицеры русских кораблей, прибывших на совместные с НАТО учения "Партнерство во имя мира", оказываются сплошь криминальными элементами и не прочь использовать свои полученные на службе профессиональные навыки для незаконного бизнеса». Да, черт возьми, это было все хорошо придумано! Непонятно только, зачем они устраивали всю эту комедию с погружениями, даже шантажировали его ради этого. Сами бы нашли эту баржу, сами бы вскрыли трюм, а как напоили его тогда, в ресторане, до бесчувственности, так и нацепили бы на него акваланг да и бросили бы бессознательного в трюме подыхать. Кто бы потом стал докапываться, сколько у него на самом деле алкоголя в крови! А они даже Наташку его вместе с ребенком похитили, только для того, чтобы вырвать у него согласие спуститься на эту баржу.

При мысли о жене и ребенке, что находятся где-то в руках бандитов, Полундре снова стало мучительно тяжело. Польские спецслужбы действовали совсем на манер бандитов, избивали его, пообещав жизнь и свободу, бросили теперь подыхать в этом трюме. Вполне возможно, они точно так же поступили и с его женой и сыном, подстроив их «естественную» смерть. А зачем им лишние живые свидетели? Грудь русского моряка сжало безумной тоской, когда он представил, что покуда он вот здесь сидит в этом стальном гробу и ждет своей гибели, его Наташка и Андрюшка уже мертвы, быть может, их безжизненные тела покоятся теперь где-нибудь под обрывом в обгорелом и искореженном остове сброшенного в пропасть автомобиля…

Внезапно Полундра почувствовал сильное головокружение, и у него на несколько мгновений потемнело в глазах. Он сразу же понял, что это значит: воздух для дыхания в баллонах был на исходе. «Стало быть, все кончено», – подумал он. Он проиграл в битве с коварным, не знающим пощады и не стесняющимся в средствах врагом, погубил себя и своих близких, ему теперь крышка. Полундра снова бессильно опустился на край торчащей из песка ипритовой бочки, расслабился. Стал рассеянно смотреть на тускло тлеющий в мутной воде зеленоватый свет химического фонаря. Полундра понимал, что это последнее, что он видит в своей жизни.

Полундра не знал, что в тот момент два польских водолаза, его охранники, все это время находились снаружи трюма и знали о бессильном буйстве своего пленника, как он пытался изнутри открыть люк в трюм. Впрочем, это их не занимало. Два водолаза с нетерпением смотрели наверх, где на поверхности моря виднелся корпус их судна с пришвартованным к нему вельботом, а неподалеку, на расстоянии нескольких метров от него, корпус какого-то небольшого военного корабля. Они поглядывали на часы, понимая, что, если вельбот не уйдет в ближайшие минуты, воздуха для дыхания в их баллонах останется минимальное количество, только для того, чтобы подняться наверх, соблюдая все правила декомпрессии, чтобы уберечься от страшной и мучительной кессонной болезни.