Далее, очевидно, что сигнал или прямой приказ поступилиизвне. Иначе почему Розену подарили целых пять месяцев? Вероятно, главари«Шварц Ханд» все же не были до конца уверены, что предатель — именно Розен, иоткладывали месть до появления неоспоримых доказательств измены. И, когданикаких сомнений в этом уже не осталось, агенту, пять месяцев прожившему бок обок со своей будущей жертвой, было приказано уничтожить ее.

— Какой ужас! — содрогнулась Джейн Хелльер.

— Я попытался выяснить, каким образом этот приказ былпередан. Узнав это, я получил бы хоть какую-то зацепку. Я исходил изследующего: утром кто-то из четверых получил приказ… Именно утром: «Шварц Ханд»всегда отличалась четкой организацией и мобильностью. Любой приказ в нейвыполнялся немедленно.

Я занялся этим вопросом, проявив удивительное рвение. Ятщательно проверил всех, кто приходил в дом тем утром. Всех до единого. Этотсписок у меня с собой.

Он вынул из кармана большой, туго набитый конверт и достализ него какой-то листок.

— Мясник принес кусок баранины. Проверено иподтверждено. Посыльный от бакалейщика принес упаковку кукурузной муки, двафунта сахара, фунт масла и фунт кофе. Проверено и подтверждено. Почтальонпринес два проспекта для фрейлейн Розен, письмо Гертруде, три письма докторуРозену (одно с иностранной маркой) и два письма мистеру Темплтону (одно также синостранной маркой).

Сэр Генри прервал чтение и вытащил из конверта ворохдокументов.

— Не желаете ли полюбопытствовать? Кое-что передано мнесоответствующими инстанциями, остальное обнаружено в мусорной корзине. Самособой, письма подвергались экспертизе на симпатические чернила, шифры и такдалее. Ничего такого в них нет!

Бумаги пошли по рукам. Каталоги от владельца питомника иизвестной лондонской пушной фирмы… Два счета на имя доктора Розена: за семенадля сада и от лондонской книгоиздательской фирмы. Письмо на его имя следующегосодержания:

«Дорогой Розен.

Я сейчас от Самюэля Спата, а на днях видела Майкла Боумена.Он и Елизавета Джексон только что вернулись из Гангуна. Откровенно говоря,поездка была не слишком удачной, но это уже, можно сказать, Традиция. Поскореепришлите о себе весточку. Еще раз прошу: остерегайтесь того человека. Вызнаете, о ком я… Напрасно вы мне не верите.

Ваша Георгина».

— Почта мистера Темплтона состояла из счета от портногои письма от друга из Германии, — продолжил сэр Генри. — Последнее, ксожалению, он порвал во время прогулки. И наконец, письмо, полученноеГертрудой. Цитирую дословно:

«Дорогая миссис Шварц, надеимся, вы придете на нашесобрание, которое состоится вечером в пятницу, потому как викарий говорит, чтовсе вам обрадуются, и благадарствуйте за рецепт, он просто замечательный, такчто надеимся на вас, оставайтесь в добром здравии, увидимся в пятницу.

Преданная вам Эмма Грин».

— Вполне безобидное письмо, — улыбнулся докторЛлойд.

Улыбнулась и миссис Бантри.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — сказал сэрГенри, — но на всякий случай навел справки о миссис Грин и о церковномсобрании. Предосторожность никогда не помешает.

— Любимая присказка нашей дорогой мисс Марпл, —улыбнулся доктор Ллойд. — Кстати, о чем это вы, голубушка, замечтались?

— Да нет, ничего особенного, — встрепенулась миссМарпл. — Просто никак не соображу, почему слово «традиция» в письме кдоктору Розену написано с заглавной буквы.

Миссис Бантри схватила письмо.

— Ой, и правда с заглавной! — воскликнула она.

— Конечно, милая, — сказала мисс Марпл. — Ядумала, вы обратили внимание.

— Это письмо — явное предупреждение, — сказалполковник Бантри. — Я сразу понял. Не такой уж я невнимательный, как выдумаете. Явное предупреждение, только вот о чем?

— Вероятно, вам небезынтересно будет узнать, что, сослов Темплтона, вскрыв это письмо за завтраком, доктор Розен отбросил его,заметив, что понятия не имеет о написавшем его субъекте.

— Почему субъекте? — удивилась ДжейнХелльер. — Оно же подписано: «Георгина».

— Трудно сказать, — сказал доктор Ллойд. —Вполне может быть, что и «Георгий», хотя больше похоже все-таки на Георгину.Одно очевидно: почерк мужской.

— А знаете, — воскликнул полковник Бантри, —ведь он неспроста обратил всеобщее внимание на это письмо! Думаю, он простосделал вид, что не знает автора. Наверное, хотел увидеть чью-то реакцию. Ночью? Девушки? Секретаря?

— Или кухарки, — добавила миссис Бантри. —Они ведь завтракали, значит, она скорее всего тоже была в комнате. Но вот чегоя совсем уже не понимаю, так это совершенно особое…

Она вновь склонилась над письмом. Мисс Марпл подсела к ней икоснулась пальцем листа бумаги, указывая на что-то. Они оживленно зашептались.

— А зачем это секретарю понадобилось рватьписьмо? — спросила вдруг Джейн Хелльер. — Нет, в самом деле? Оченьподозрительно. И кто это ему еще пишет из Германии? Хотя, конечно, если выговорите, что он вне подозрений…

— Сэр Генри вовсе не говорит этого, — заметиламисс Марпл, прекращая шушукаться с хозяйкой. — Он сказал: четвероподозреваемых. Таким образом, он не исключает и мистера Темплтона. Правда ведь,сэр Генри: не исключаете?

— Да, мисс Марпл. Грустно, но факт. Весь мой опытговорит о том, что никого нельзя ставить выше подозрений. В отношении троих изэтой четверки я уже изложил причины, пусть достаточно сомнительные, по которымони могли совершить убийство. В четвертом, а именно Чарлза Темплтона, японачалу был абсолютно уверен. Но в конечном счете взглянул правде в лицо, аона состоит в том, что везде: и в армии, и в полиции, и на флоте, как это ниприскорбно, есть предатели. И тогда я принялся взвешивать все, что мне известноо Темплтоне.

Я задал себе те же вопросы, которые только что задала миссХелльер. Почему он, единственный из всех домочадцев, не смог предъявитьполученное письмо, которое к тому же пришло из Германии? Что за письма онполучает из Германии? От кого?

Последний вопрос выглядел вполне невинно, и, не долго думая,я задал его Темплтону. Ответ оказался самым банальным: от его немецкой кузины.Сестра его матери была замужем за немцем, и в этом не было бы ровным счетомничего подозрительного, если бы только Чарлз Темплтон не забыл упомянуть обэтом в своей анкете. Теперь же этого было более чем достаточно, чтобы внестиего в список подозреваемых, и даже главных подозреваемых. Он мой преемник, и явсегда относился к нему чуть не как к сыну, но здравый смысл и элементарнаясправедливость требовали от меня признать, что как раз он-то и является самымсомнительным звеном в этой цепочке из четырех человек.