Когда приносят основное блюдо, мы с Рэвом вводим Клем и Джо в курс дела насчет «Это Amore!». Я читаю целиком комментарии Грега Уизерса.

– Тебе так здорово удается писать подобные вещи! – восклицает Джо, когда затихает смех.

Я выключаю телефон и бросаю его в сумку.

– Спасибо.

– Ты писатель с превосходным чувством юмора, – говорит Рэв, макая в соус кусочек роти[57]. – Ты умеешь обращаться со словами и хорошо рассказываешь истории. И у тебя большой опыт в индустрии сервиса. Может быть, можно как-то сложить эти две вещи?

Погодите… конкурс рассказов о позоре?

– Полагаю, я хорошо умею рассказывать истории других людей, – задумчиво произношу я. – Однажды Робин сказал, что у меня есть «комические импульсы, но не хватает дисциплины».

– Черт возьми, и что это значит? – осведомляется Клем, с завидным аппетитом расправляясь с пасандой из ягнятины. Завтра она компенсирует это томатным супом «Хайнц», диетической колой и ментоловыми сигаретами. – А как у него самого с дисциплиной?

– Он сказал, что я выражаю желание писать и говорю, как писательница, но никогда не пишу. Он прав, – констатирую я.

Юная пара за соседним столиком подзывает официанта. Я вижу, что молодой человек, которому не больше двадцати пяти лет, старается произвести впечатление на спутницу, у которой грива волос, зачесанных назад, и маленькое облегающее платье.

– Мы же это не заказывали?.. Зачем же тогда это приносить? Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы это блюдо не было включено в счет.

Официант извиняется, а парень кипит праведным гневом. Я хорошо знаю этот тип. Разговаривает с тобой, как султан с рабом.

– Он нарушает Правило Официанта, – тихо произношу я.

– А что это такое? – спрашивает Джо.

– Это теория, что никогда нельзя доверять тому, кто груб с официантом, – объясняю я. – Или с официанткой.

– Правило Официанта, – повторяет Рэв. – Это разумно. Я мог бы сэкономить время, используя этот тест.

– Разве вы об этом не слышали? – Три головы отрицательно мотают.

– Это одна из великих основополагающих истин жизни. Типа того, что никогда не следует встречаться с тем, кто жалеет деньги и увиливает от чаевых или изображает: «О нет! Я забыл свой кошелек». Научно доказано, что он не может быть хорошим человеком. Итак, теперь вы знаете все, что следует знать.

– Но он действительно мог забыть кошелек, – возражает Джо, справедливая и добрая. – Иногда такое случается.

– Мог. И если ты забыл кошелек, то должен обязательно заплатить, как только его найдешь, не так ли? – отвечаю я.

– Да, конечно.

– Забавно, что те, кто забывает кошелек, никогда потом не платят.

И тут до меня доходит, что, несмотря на начальный пассаж: «Но я вела слишком скучную жизнь», у меня кое-что найдется для конкурса рассказов «Поделись своим позором».

– Интересно, когда я консультирую какого-то ужасного субъекта, – говорит Рэв, – если он признает, что ужасен, его логическое обоснование обычно заключается в том, что другие люди не позволят ему выйти сухим из воды. Знаете, как будто он ребенок, а другие люди – морально ответственные взрослые. «Если они оставят банку с печеньем с открытой крышкой, зная, что я люблю печенье, что произойдет? Конечно, я съем печенье». Он не способен взять на себя ответственность.

– А если ты съешь печенье и возьмешь на себя ответственность? – задумчиво произношу я. – Тогда ты будешь ужасным человеком?

– Не-ет, – тянет Рэв. – Хотя я полагаю, что это зависит от количества и качества печенья. И от того, стало ли пожирание печенья привычкой. Ну и, конечно, важно, кого ты хочешь видеть в роли того, кто должен тебя простить.

– Я пропала, – говорит Клем, и я произношу про себя: Ты мне будешь говорить!

Через час сочетание нирваны, порожденной атмосферой «Раджпут» и пенистым легким пивом, придает мне уверенности, чтобы рискнуть рассказать о своей новой работе в «Уикер».

– Послушай, Джо. Странная штука: один из братьев, которым принадлежит этот паб, когда-то учился с нами в школе. Лукас Маккарти.

Когда я произношу два запретных слова, меня пробирает дрожь, и я чувствую, что выдала себя интонацией.

Джо морщит лоб:

– Лукас Маккарти?

– Да, ты знаешь. – Я отвожу взгляд, чтобы стереть салфеткой воображаемое пятнышко соуса с коленей. – На наших занятиях по английскому языку в выпускном классе?

– Лукас… Маккарти… – повторяет Джо. – Нет, это мне ничего не говорит.

– Темные волосы. Ирландец. Однажды мне пришлось сидеть с ним за одной партой. Миссис Пембертон заставила нас поменяться местами для совместного изучения «Грозового перевала», и меня посадили с ним.

Теперь я выложила все карты на стол, и дело за Джо.

– О, я помню! – восклицает Джо. – Мне пришлось сидеть рядом с этим противным Шоном!

– Да, – с надеждой произношу я.

Джо мотает головой:

– Все равно я не помню никакого Лукаса. Он тебя вспомнил?

Я рада этой подсказке. Мне хочется продолжить разговор о нем. Господи, помоги мне. Я снова возвращаюсь к своему наваждению.

– Вообще-то, это странно.

И я рассказываю, как Лукас не узнал меня на поминках, а потом снова не узнал, когда я пришла в паб.

– Я уже два раза представлялась, хотя сама помню его со школы. Наверное, меня можно удивительно легко забыть.

Я рассказываю это скороговоркой, глотая слова, и неожиданно останавливаюсь. Вне всякого сомнения, я выдала себя девическим трепетом в голосе и вспыхнувшим румянцем.

– Тебя невозможно забыть, ты как милый херувим, – решительно возражает Джо, и в голосе ее звучит нежность. В один прекрасный день Джо станет для кого-то лучшей мамой в мире, но пока что она моя лучшая подруга.

Допив вторую кружку пива, Рэв говорит:

– Не похоже на правду?

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Ты говоришь, в тот вечер, когда были поминки, он возражал против того, чтобы нанять тебя. Так как же он мог несколько дней спустя не знать, кто ты? Это непременно должно было запечатлеться у него в мозгу. Даже если он и не узнал тебя после школы.

– Ну, он возражал… а потом забыл, что возражал?

– Даже если и забыл, при виде тебя должен был вспомнить. Он не был пьяный на поминках?

– Нет, не думаю. Он обвинял брата в том, что тот опьянел, но сам был в полном порядке.

– Думаю, этот парень слегка выпендривался и изображал крутого.

Лукас притворялся, будто не знает меня? Дважды? Если это так, то он превосходный актер. Я вовсе не думаю, что это правда, но так приятно это слышать, что я подыгрываю, чтобы услышать еще.

– Зачем Лукасу притворяться, что он меня не знает? – спрашиваю я.

– Ну, чтобы произвести на тебя впечатление. Чтобы одержать верх, изображая