– Во-вторых, – игнорирует Грэг его вопрос, – из вас двоих больше работать нужно тебе. Но без неё ничего не получится. Добавьте утренние тренировки дома. Не техника – здесь вы достаточно напрягаетесь и работаете, а поиск взаимопонимания. Разговаривайте, находите общие темы, точки соприкосновения. Можете ходить в кино, парк, в кафе, в конце концов. Если вы не будете чувствовать друг друга, провалитесь ещё на стадии подготовки. И Макс. Ты же мужик. Это тебя надо испытывать на прочность, а ты ведёшь себя нестабильно.

Он ещё что-то говорит об особенностях психики и травмы. О том, что нужно избавляться от комплексов и раскрываться постепенно. Но Макс и слышит и не слышит его. Взгляд его прикован к одной вещи на столе. Это пепельница. Стеклянная, массивная, круглая. Грэг давно не курит, а пепельница – больше элемент декора. И он сто раз видел её. Но только сегодня смотрит и не верит своим глазам.

Ему хочется протянуть руку и прикоснуться. Удостовериться, что глаза его не подводят.

– Макс, ты слушаешь меня? – резкий голос Грэга отрезвляет. Макс встряхивает головой, но ничего не исчезает.

Он всё же протягивает руку и под тяжёлым взглядом Грэга достаёт из пепельницы цепочку со странным кулоном и кольцо. Макс поднимает потрясённые глаза на своего учителя, которого знает сто лет.

– Ты знаешь её, да? Спишь с ней, да?

– Кого? – на лице у Грэга – потрясённое удивление.

– Юлию Михайловну.

– Юля?! – вот теперь только потрясение. А Макс понимает, что промахнулся. – Откуда ты знаешь Юлю?

Он видит, как в крепких пальцах Грэга ломается карандаш. Напополам. Легко, как полое перо.

– Она мой психолог в Центре реабилитации.

– Быть не может, – бормочет Грэг и прикрывает глаза. Выдыхает сквозь стиснутые зубы. И в повороте его головы, в трепете ресниц, Макса озаряет вспышка.

– Она твоя дочь, – настаёт его очередь потрясения.

– Юля? Ты с ума сошёл. Нет. Она…

– Да не Юля, Ева!

Грэг хватает его за грудки, трясёт, как дерево.

– Ты точно видел? Точно знаешь?

– Точнее не бывает. Как я сразу не догадался. Она твоя копия, Грэг. Такая же белокурая и синеглазая. Такая же заводная и талантливая.

Грэг разжимает пальцы. Падает назад в кресло.

– Они вернулись. Вернулись, – бормочет он, – а я не знал.

Макс смотрит на Грэга во все глаза и впервые видит, как дрожат у него руки. Кажется, кто-то не просто потрясён. Кажется, это взрыв, когда во все стороны летят осколки прошлого.

– Юля – твоя жена, а Ева – дочь, – говорит он. И они точно вернулись, хоть я и не знаю, откуда. Центр реабилитации для людей с ограниченными возможностями, Грэг.

Макс выходит тихо. Но даже если бы он прыгал, орал и бился головой о стены, вряд ли бы смог вывести из состояния прострации своего учителя. Кольцо и цепочка с кулоном. Точно такие. И у неё. Может, не всё ещё потеряно?.. Кроме, конечно, лет, что прожиты впустую друг без друга?..

Грэг

Юля здесь. Вернулась. И Ева. Он только об этом и мог думать. И прошлое окутывает его со всех сторон, лезет нахально в нос и уши, бьёт по глазам, врезается в мышцы. Его не вытравить. С ним не расстаться. Особенно сейчас, когда ты старше и мудрее.

Кажется, это было давно. Кажется, это было вчера. Словно чёрно-белое любительское кино, где ты моложе и способен на безумства, подвиги и поступки.

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли,

Фонтаны били голубые,

И розы красные цвели!

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли![4]

Откуда этот мотив? Откуда слова? Да, наверное, из сердца. Из памяти, которая помнит. Хранит. Бережёт…

Много лет назад

– Новенькая!

– Новенькая!

– Новенькая… – неслось как пожар.

Её невозможно не заметить. Девчонок хватало, но парней было больше, поэтому каждую новенькую встречали с интересом и азартом: будет ли она «ничего» или всё же наконец-то «ах!». Хорошенькая или так себе? Женственная или пацанка?

Это была вполне. Хорошая фигурка, симпатичная мордашка. Мягкие русые волосы стянуты в задорный хвостик. Точно так торчали упругие грудки – задорно. И она сразу пришлась по душе местной братии.

Может, к ней примагничивала улыбка – нежно-пикантная, с двумя милыми ямочками на щеках. Может, голубые глаза, распахнутые открыто и наивно.

Грэг уже тогда именитый, регалистый, деловой. Это его школа, а он – зачинатель всех безумных непотребств в танце. Креативный – модное словечко. Ему двадцать пять. Юле – едва шестнадцать. И он должен был принять решение: быть ей здесь или отшить.

– Почему танцы и «Вспышка»? – спросил деловито и в лоб.

– Потому что я гимнастка и хочу чего-то нового, – заявила девушка открыто. – Для меня это квест. Испытание. Драйв. Почему «Вспышка»? Потому что вы лучшие.

Грэг не любил «поздних». Танцами либо живут, либо так, для души. Для этого не обязательно идти в элитную школу для неформалов. Бывшая гимнастка не вписывалась в его картину мира и понимания философии танца.

– Тебе уже поздно, ты в курсе? – это самый верный способ отказать.

– Я всё же хочу попробовать, – мягкая твёрдость – несочетаемые вещи, но она умудрилась.

– Тогда жги, – разрешил он и врубил музыку.

Незаметно подтянулась толпа. Юлию это не испугало. И растеряться она то ли не успела, то ли не захотела.

У неё была техника гимнастки и трюки – оттуда же. Это больше напоминало шоу, но в хорошем смысле слова. В какой-то момент она вошла в круг. Ей подыграли. С ней захотели танцевать. И она легко вливалась в чужой ритмический рисунок, в чужой танец. Подстраивалась на ходу, как и они к ней. Чистая импровизация. Настоящий драйв. Это было в ней. Жило. Выходило наружу. Грэг такие вещи ловил в воздухе, сразу.

– Ну, давай попробуем, – произнёс многозначительно, как только отгремела музыка, а Юлия оказалась рядом. Тяжело дышащая, раскрасневшаяся, с горящими глазами. Два живых осколка неба в ясный день. И ямочки на щеках.

Она прижилась. Лёгкая. Стремительная. Живая, как ртуть. Схватывала налету. Умела вести и заводить. Ей немного не хватало опыта. И чуть-чуть она не дотягивала до уровня, когда говорят: «это от бога». Эта капля к ней так и не пришла. Танцы не заполонили собой всё. Не её мир. Но в некоторых моментах Юля была божественно хороша. А уж про контактность, дружелюбность и говорить не стоит. Душа компании. Вокруг неё – всегда толпа разгорячённых самцов. И, кажется, ей это нравилось.