– Та женщина распространялась, как она рада тому, что мы наконец-то встретились. Обещала вернуться… и больше я ее не видел. До сих пор не знаю, что с ней случилось.

– Я здесь, – холодно напомнила Винн.

– Женщина, которую я узнал десять лет назад, не стояла бы в парадном зале, говоря нам, что правильнее терпеть, чем надеяться на лучшее. Та женщина не убедила бы Коллегию чародеев, что единственный выход для нас – сдаться.

– Что ж, тогда сожалею, что разочаровала тебя.

Рис пожал плечами. Чего еще он мог от нее ждать? Первый Чародей Эдмонд поведал ему как-то, что с магами иногда такое случается. Проводя всю жизнь вдали от обычных людей, маги в конце концов забывают, что и сами когда-то были людьми. Винн, которую он помнил, была любящей и заботливой, а не надменной и властной; казалось невозможным, что сейчас рядом с ним та же самая женщина.

Хотя, наверно, Рис должен быть ей благодарен. Даже если эта поездка – лишь временная отсрочка неизбежного приговора, то все лучше, чем ничего. Так или иначе, он вырвался из башни… пускай и не навсегда.

Евангелину уже не на шутку донимало царившее в отряде напряжение.

Как бы неприятно ни было магам путешествовать под надзором храмовницы, друг к другу они, похоже, относились еще более неприязненно. Рис и Адриан, ехавшие на одной лошади, то и дело перешептывались, явно не желая, чтобы этот краткий обмен мнениями услышали остальные; зато с Винн они за все время не обменялись ни единым словом. Старая чародейка с тем же успехом могла бы путешествовать в полном одиночестве.

До той минуты, когда Рис в кабинете Лорда-Искателя, обращаясь к Винн, назвал ее матерью, Евангелина не подозревала, что между ними существует родственная связь. Да и никто из храмовников Белого Шпиля об этом понятия не имел. Они знали, что матерью Риса была магичка и что он содержался в церковном приюте, покуда не достиг возраста, позволявшего ему вступить в Круг. Таков был обычный порядок вещей: башня Круга – неподходящее место для младенцев. Каким образом Рис узнал о том, кто его мать, оставалось загадкой. Если они с Винн и встречались, то в глубокой тайне… хотя, судя по всему, им явно не удалось сохранить эту тайну от Искателей.

Правда, было непохоже, чтобы кровная связь пробудила в них теплые чувства друг к другу. Это поневоле напомнило Евангелине о ее собственной матери, которая умерла еще до того, как ее дочь вступила в орден храмовников. Они часто ссорились – главным образом потому, что Евангелина не питала пристрастия ни к чему, что, по мнению общества, пристало девице знатного происхождения. Ей не доставляли ни малейшего удовольствия ни танцы, ни музыка, ни выезды в свет для поиска подходящего мужа. Всему этому Евангелина предпочитала отцовские уроки боя на мечах и воинского искусства, ко-торыми он овладел за годы службы империи в качестве шевалье.

И все же, когда мать умерла, Евангелина испытала глубокое сожаление, что они никогда не были близки. Все эти годы она отталкивала от себя женщину, которая желала ей только добра и просто опасалась, что неженские пристрастия дочери не принесут ей счастья. Этого не случилось, однако Евангелина сильно сомневалась, что карьера храмовницы совпадала с тем будущим, о котором мечтала для нее мать.

Поскольку у нее не было ни мужа, ни детей, это означало также, что после смерти отца семейное состояние достанется кому-то другому. Евангелина до сих пор по-мнила тот день, когда ей доставили известие о том, что ее отец умер. Рыцарь-командор Эрон спросил тогда, не желает ли она покинуть орден и вступить во владение отцовским наследством. Из этого следовало, что ей придется выйти замуж и десятки аристократических семейств будут осаждать ее дом, норовя подсунуть в мужья своих младших сыновей, которых кому-то другому сбыть не удалось, зато перезрелая дева наверняка примет с благодарностью. И несмотря на это, принять решение оказалось нелегко. Судя по последним новостям, которые дошли до Евангелины, ее дядя проиграл все свое состояние и продал отцовское поместье какому-то неварранскому купцу. Это известие глубоко ее опечалило.

И вот у Евангелины остался лишь один путь – тот, который она сама же и избрала; путь воина, оберегающего мир от зла, которое способна причинить магия. Хотя многих магов и возмущало это предназначение храмовников, Евангелина знала, что точно так же многие маги страшатся собственного дара. Что бы они делали без Круга магов, который собирал их воедино и учил всему, что им необходимо знать?

Порядок должен быть незыблем – именно об этом говорил Лорд-Искатель.

Миновало четыре дня с тех пор, как отряд покинул надежные стены Белого Шпиля. Евангелина вела своих подопечных подальше от больших трактов, предпочитая окольные дороги, проходившие через сельскую местность вдалеке от городов. И все же они ехали по Сердцевине. Даже на проселочных дорогах народу было полно. Путники проезжали мимо торговцев, паломников, которые направлялись в столичный Великий Собор; крестьян, гнавших на рынок фургоны; эльфийских батраков, искавших позднего приработка в последние дни сбора урожая… продолжать этот список можно было бесконечно.

Кого Евангелина не видела, так это имперских войск. Солдаты под пурпурным стягом были привычным зрелищем даже на проселочных дорогах. Всякий путник мог ожидать, что его по меньшей мере однажды остановит армейский патруль… но теперь патрулей не было и в помине.

На третий день пути они разглядели вдалеке столб черного дыма, и два торговца-гнома, которых они остановили, сообщили, что в городе Вал Форэ начались бунты. Гномы добавили, что за пределами Сердцевины дела обстоят еще хуже. Они поведали о бандитских шайках и вербовочных отрядах, нанятых местными землевладельцами, чтобы сгонять в войско простолюдинов. Позже путники повстречали беспорядочную толпу беженцев, оборванных бедолаг, тащивших весь свой нехитрый скарб на спине, и узнали, что те бегут от какого-то сражения на востоке. Они даже не представляли, кто и с кем там сражается, – знали только, что солдаты убивают всех, кто подвернется им под руку.

Слухи были тревожные. Новости в Орлее и в лучшие времена распространялись небыстро, но про такое Евангелина наверняка должна была бы услышать и в огражденном от мира Белом Шпиле. Столица была настоящим рассадником слухов, но, хотя там и поговаривали, что кое-кто выказывает недовольство императрицей, и толковали, как водится, про мятеж эльфов в Халамширале, никто ни единым словом не обмолвился о том, что в империи назревает гражданская война.

Из чистой предосторожности Евангелина решила не искать ночлега в попадавшихся на пути селах. Она купила на постоялом дворе походное снаряжение – под бременем этих тюков у ее коня подкашивались ноги – и, несмотря на протесты магов, настояла на том, чтобы ночевать под открытым небом. Протестовали, впрочем, только Рис и Адриан. Винн, выслушав их возражения, улыбнулась и сообщила, что во время Мора вела исключительно походный образ жизни. Уж если ей это оказалось по плечу, то им – тем более.

В первую ночь шел дождь, ледяной, промозглый, и путники ежились от холода, свернувшись клубком в палатках. Поутру землю покрыл тонкий ледок, который, впрочем, быстро растаял. Несмотря на это, пронизывающий холод и пелена серых туч недвусмысленно намекали, что улучшения погоды не предвидится. Вполне могло статься, что к тому времени, когда они вернутся с Западного Пригорья, уже выпадет снег.