покончать с врагом. А в следующим момент, поверхность под ногами японца внезапно ожила. Обернулась пластичной субстанцией, что устремилась вверх по ногам, обволакивая их со всех сторон.

Одновременно с этим ярко полыхнул наш канал связи — Мьёльнир потянул столько силы, что от полога невидимости моментально ничего не осталось. А я почувствовал, что именно делает мой спутник.

У японца действительно имелся ещё один источник силы. Другой, не жреческой и не божественной. Не знаю, чем именно это было и откуда у Абэ взялся доступ к подобной мощи, но именно её вплетения в кольчугу врага, делали его неуязвимым для моего клинка и позволяли отражать удары оттисков.

Мьёльнир не смог понять, чем именно является источник вражеской мощи, но безошибочно определил его местонахождение — вплотную к самому центру жреческого пламени. Японец сделал всё, чтобы первый секрет полностью закрыл собой его вторую тайну, оставив противника в неведении вплоть до первого пропущенного воином Абэ, удара.

К его несчастью, действие этой неведомой силы распространялось только на защиту. Использовать её для атаки было невозможно. А мощи жреческого пламени было маловато, чтобы пробить вязь кольчуги настоящего римского бога.

В любом случае, теперь это уже было не так важно — прямо сейчас Мьёльнир пожирал силу врага. Втягивал в себя языки жреческого огня, рвал и поглощал энергетические каналы, подтаскивал упирающиеся яркие ядра. И само собой, тянул на себя и тот источник мощи, что я не смог определить.

Воин Абэ, который до этого метался по земле, пытаясь сбросить с ног клейкую субстанцию, которой стал Мьёльнир, внезапно замер на месте, прикрыв глаза.

В ту же секунду токи энергии внутри его оболочки тоже остановились. На момент мне даже показалось, что они пошли в обратном направлении, а к моему спутнику и вовсе потянулась та самая неведомая сила. Но я сразу же ударил оттиском. Тем единственным, который хотя бы как-то работал — печатью, что рвала чужую энергетическую вязь и расплёскивала мощь в пространстве.

Действовало плетение не слишком эффективно, но зато гарантированно отвлекало. Особенно, если атаковать десять раз кряду, каждый раз заставляя врага восстанавливать свою кольчугу.

Японец сбился. Потерял концентрацию из-за того, что отвлёкся на меня. И Мьёльнир этим немедленно воспользовался — за какую-то пару секунд внутри оболочки азиата переплелись сразу несколько разных видов силы, что устремились к живому камню, который поднимался по ногам цели, охватив их уже до колен.

Потом со своего места сдвинулись ядра, буквально сорвавшиеся и рухнувшие вниз. После этого азиат издал протяжный стон и рухнул на колени. А каменная плёнка охватила почти всё его тело, поднявшись до самой шеи.

Жреческое пламя и неизвестный мне источник энергии, который я всё-таки смог разглядеть, сопротивлялись недолго. Какое-то мгновение и они тоже растворились в тонком слое каменной плоти. А та устремилась ввысь, полностью покрыв собой тело противника.

Сандал что-то довольно рыкнул и я ощутил радостный отклик Мьёльнира — спутник был счастлив, что помог мне справиться с опасным врагом, да ещё и отомстил за рану дракона. В следующую секунду произошло неожиданное — каменная плёнка, что покрывала тело японца разлетелась мелкими брызгами, а на меня обрушился вал жёсткой, раздирающей мой энергокаркас, трофейной силы, что пыталась отыскать новое пристанище.

Глава XV

Это было непривычно. И как ни странно, больно. Жреческое пламя Аматэрасу смешивалось с неопределимой чуждой мощью, захлёстывая мою «искру» и обволакивая ядра. Пытаясь впитаться в стенки энергетических каналов и разъедая их. Нарушая ток моей собственной силы.

А следом пришла ещё одна порция мощи. Новый бурлящий поток. Сознание, замутнённое болью и занятое попыткой переработать, освоить и распределить первую волну, не сразу осознало, что это. Когда же пришло понимание, я удивился.

Японец не просто был наделён силой. Мощь плескалась в его крови. Немного. Буквально крохи. Но это была сила, которой раньше владела Аматэрасу. Сейчас она изменилась. Настолько, что слилась со смертной плотью и потому была незаметна даже для меня. Ощутить её вышло только после того, как враг погиб в схватке.

Ещё в ней содержалась память. Не детализированная и не полная. Набор образов и смутных ощущений, которые принадлежали то ли этому конкретному азиату, то ли его предкам. Для того, чтобы разобраться в этом, нужно было время и холодный разум. У меня сейчас не было ни первого, ни второго — я пытался решить проблему с вливающейся внутрь силой, не дав ей разорвать мою энергетическую структуру, а затем спалить плоть.

Тело само рухнуло на одно колено и опёрлось на меч, вонзившийся в землю. Веки опустились, отсекая мешающий дневной свет и давая возможность полностью сосредоточиться на борьбе.

Это длилось долго. Я перехватывал потоки и нити разноформатной трофейной мощи, подводя их к «искре» и скармливая небольшими порциями. Ловил отдельные мощные сгустки, что хаотично метались по каркасу, повреждая и разрушая его. Для того, чтобы опять же, подвести их к «искре» и дать ей поглотить чуждую мощь. Просеивал и фильтровал энергию внутри каналов. Очищал ядра.

А когда всё было почти закончено, решил, что всё же стоит рискнуть. Окружив плотным барьером небольшой сгусток той самой энергии, природу которой не смог распознать, оставил его внутри себя. Да, это было рискованно. Но мне требовался образец, с которым можно будет работать. Нужно было разобраться, что это за сила, откуда она взялась у смертных и как они научились с ней управляться?

Когда процесс был завершён, я распахнул глаза и попробовал встать. Идея оказалась не самой удачной — тело едва не завалилось набок, а пальцы не смогли поднять меч. Так что я ещё лишился и опоры.

Рядом сразу же оказался Ульрих, который подхватил меня под руку и поднял, удерживая на ногах. А правое запястье ощутило холод камня, вслед за которым в сознании прозвучал слабый писк Мьёльнира. Губы немедленно разжались в усмешке. Значит жив. Когда спутник превратился в груду каменных брызг, внутри на момент всё дёрнулось от беспокойства — показалось, что его разорвало на части и собраться воедино, он больше не сможет.

Но опасения оказались напрасны. Мьёльнир снова занял место на руке, над головой вился встревоженный моим состоянием Сандал, а когда я при помощи Ульриха, сделал несколько шагов, в поле зрения возникло размытое лицо Асуки.

Взгляд был расфокусирован, но как мне показалось, лицо девушки сейчас отражало крайнюю степень изумления.

— Что ты такое? Как ты это сделал? Откуда…

Договорить она не успела — рядом что-то гневно буркнул Ульрих и японка сразу пропала. Судя по смутным силуэтам, что мелькнули позади, её оттащили гвардейцы.

Сандал уловил состояние моего зрения и попытался обеспечить картинку со своего ракурса, но это обернулось лишь волной жуткой боли, которая прошлась по всему телу. Так что до усадьбы я добирался, почти не видя окружающего мира.

Когда оказался внутри, неожиданно стало немного легче. Артефакторные системы, нацеленные в том числе и на лечение членов рода Афеевых, активно включились в работу. Восстановить они могли только мою смертную оболочку, но это уже было неплохо.

К Ульриху присоединились женские руки — кто-то подхватил меня с другой стороны. А когда ноги оказались на ступенях, ещё одна смертная оказалась сзади, упираясь в спину.

Наконец меня опустили на что-то мягкое. Кровать. Неплохо. Я напрягся, собираясь отдать Сандалу команду патрулировать окрестности и в случае необходимости, любой ценой привести меня в чувство. Но сформулировать и передать мысль не успел — разум отключился, провалившись в забытье.

* * *

Я знал, что смертные видят сны. И даже знал тех, кто за это отвечал. Сомнуса, и его троих сыновей, одному из которых пришлось принять имя греческого бога, чтобы забрать его паству. Ведь, если смертные возносят хвалу Морфею, а их сразу два, то кто именно получит силу от их восхвалений? Верный ответ — тот, кто окажется ближе к людям. Расставит во всех храмах своих жрецов, что станут направлять мысли тех, кто приходит обратиться к божеству или принести ему жертвы.

Но в разумы богов никто из них не вторгался. Ни Сомнус, ни Морфей, ни многочисленные отпрыски последнего. Хотя, ради справедливости, эти порой пытались. Когда