Официально Бакст был занят в Париже написанием картины на сюжет «Встреча русских моряков в Париже» (или «Встреча адмирала Авелана»). Заказ этот он получил от начальника российского флота и председателя Адмиралтейства великого князя Алексея Александровича (1850–1908), который, кстати, тоже, но несколько позднее, содержал в качестве любовницы французскую актрису. Этот заказ помог получить Левушке Мита Бенкендорф; довольно крупный гонорар за картину выплачивался помесячно, но деньги расходились быстро, а Мита новых посылать не спешил, поскольку, как и другие Левушкины друзья, был крайне недоволен его парижским романом. Мита даже приехал в октябре 1895 года за Бакстом в Париж; но, видя, что выманить его оттуда ему не удается, передал ему «дополнительный» заказ на портрет Николая II[246].

С осени 1896 года Бенуа с женой также поселились в Париже, и Шура видел Бакста почти каждый вечер, имея возможность наблюдать за развитием этой «нелепой и печальной драмы», закончившейся – еще один «штамп» парижской любовной истории – вполне водевильной развязкой: Марсель, писал Бенуа, уехала на гастроли в Берлин, Левушка бросился за ней вдогонку и застал ее с любовником. Действительно, как писала газета Утро[247] 20 января 1897 года, Марсель Жоссе покинула Париж во главе своей собственной труппы, в составе которой была и скандально знаменитая Бланш Мируар (1859–1938), обвиненная еще в 1877 году в непристойном поведении на сцене. В репертуар входили главным образом водевили, а играть они должны были в течение четырех месяцев в Бельгии, Германии, России, Румынии, Турции и Египте. Не Теодор ли Глазер – импресарио труппы – и был тем самым очередным богатым противником юного Левушки? Чтобы лучше понять атмосферу и сюжет этой истории, лучше всего перечитать блистательную Бродягу Колетт…

В глазах Шуры все это было весьма «некрасиво» и совершенно недостойно его друга, да к тому же плохо влияло на его работу, в частности на исполнение большой картины, которая должна была дать в результате «нечто вроде массовых сцен Менцеля» – одного из самых тогда ценимых немецких живописцев-виртуозов, автора многочисленных сцен современного содержания, всевозможных приемов, парадов, чествований и прочих коронаций, отъездов на войну и бальных ужинов. На этом фоне Бакст, по воспоминаниям Бенуа, задумал нечто оригинальное, а именно эффект позднего вечера, сочетание сумерек и света зажигающихся фонарей. Такое специфическое освещение, но, правда, лунное, уже задумывалось Бакстом для картины об Иуде. Подобные эффекты были в моде в XIX веке, ими пользовались и европейские, и русские живописцы, и романтики, и реалисты, как, например, Крамской, Ге или Куинджи. Однако в сочетании с изображением городской толпы этот эффект освещения был оригинален и долго не давался Баксту, а решать сцену в духе импрессионистов, писал Бенуа, он не мог, ибо тогда ее не принял бы его консервативный заказчик, великий князь Алексей. Все же значительных размеров холст (более чем два метра на три) был наконец завершен, привезен в Петербург и после представления великому князю сполна оплачен. Успеха же картина не имела. Алексей Александрович ее повесил не в своих апартаментах, а в Адмиралтействе, на лестнице, ведущей в Морской музей, где она поныне и хранится. Других официальных заказов Левушка больше не получал. По воспоминанию Бенуа, картина не понравилась из-за технических, формальных недочетов: «большинство находило», что композиция неудачна (Бенуа использовал французский термин décousue, что означает отсутствие общей гармонии, бессвязность); что в рисунке много ошибок (Бенуа снова переходил на французский: cela fourmillait de fautes de dessin); что общий тон был какой-то непраздничный; и, видимо, самое главное, что «русских моряков почти не видно, а бросаются в глаза только какие-то пролетарии, мальчишки, de pauvres gens, presque de la tourbe»[248].

Это воспоминание о том, как к картине отнеслось «большинство», пересыпанное французскими словечками, явно передает то, как принял картину заказчик, чтó было сказано при дворе. При этом слово «tourbe» – очень грубое определение простонародья – совсем к городской толпе на картине Бакста не подходит. Этому поверхностному, презрительному отзыву – который, как ни странно, повторяют до сих пор, редко посвящая картине более пары строк, – Бенуа противопоставлял свое собственное мнение. Много лет спустя он снова увидел эту картину и решил, что если это и не мировой шедевр, то все же произведение «весьма и весьма достойное и интересное». По его мнению, это был «добросовестно продуманный и не без мастерства написанный исторический документ»[249].

Полностью согласившись с этим мнением Бенуа, мы будем считать картину «Встреча адмирала Авелана в Париже» одним из важных, «серьезных» произведений Бакста, отражавших его отношение к искусству. Замысел ее так же необходимо правильно понять и оценить для нашего исследования, как и несохранившиеся новозаветные композиции его юношеских лет. Законченная к 1898 году (художнику 32 года), картина эта стала концентрированным выражением опыта пятилетнего проживания Бакста во Франции.

Как мы уже видели, последовав за коварной Марсель, Бакст оказался в Париже в 1893 году и от парижской жизни поначалу страдал гораздо меньше, чем думали его друзья – Шура Бенуа, Валечка Нувель, Сережа Дягилев и Дима Философов. «Если пустить рыбу в свежую, холодную, проточную воду, должна она ожить? Я ожил ‹…› я не могу наглеть и сказать, что я несчастлив здесь»[250].

В какой же стране, в каком городе прожил Бакст эти долгие пять лет? Он приехал во Францию Третьей Республики, то есть в страну самого демократического в Европе на тот момент политического режима. После первых двенадцати лет Первой Республики (1792–1804), возникшей в результате Французской революции, и после четырех лет Второй Республики (1848–1852) Третья Республика, провозглашенная в 1870 году, была длительным политическим режимом (она просуществовала до 1940-го). Начиная с 1879 года (третья республиканская конституция) это была парламентская республика двухпалатного типа с незначительной, официально-репрезентативной ролью президента. Этот режим спровоцировал невероятную политическую активность населения; именно тогда сложилась французская идея демократии. Были приняты законы о всеобщем бесплатном образовании, об отделении церкви от государства, о праве на забастовки, на создание ассоциаций и на собрания. Во многом Третья Республика воплотила чаяния Французской революции[251]. Таким образом, в политическом и общественном отношении Франция 1893 года была полной противоположностью России.