— Какой же напрашивается вывод? — повернулся Божанси к Тибо. — Вы, сеньор, идёте на поводу у одной дамы, чтобы насолить другой. Вы подчиняетесь королеве-матери Английской, чтобы навредить королеве-матери Французской. Вы идёте на Париж, чтобы собственноручно накинуть петлю на шею даме вашего сердца, женщине, в которую влюблены, потому что этого хочет та, которая её ненавидит. Вот уж воистину неисповедимы пути Господни, ведущие рыцаря к убийству его возлюбленной…

— Убийству?! — вскричал Тибо, взбешённый уже тем, что не находил возражений своим вассалам. — Как это могло прийти тебе в голову, Божанси? Ты что же, полагаешь, мы идём убивать королеву Франции?

— Уверен, она встанет во главе войска, едва ей донесут, что на Париж движется орда мятежников. У неё много рыцарей — храбрые, сильные воины. Будет битва, прольётся много крови. Убьют королеву — во всём обвинят вас и назовут убийцей, а король Людовик, когда подрастёт, в лучшем случае проклянёт вас, граф.

— А в худшем?

— Разорит ваш край дотла, как это проделали его отец и Симон де Монфор в Лангедоке. Ну а вас самого либо повесят, либо в знак особой милости лишат головы.

Божанси поддержал Клостраль:

— Мы, конечно, бросимся в бой по вашему приказу, сеньор, и, повинуясь желанию Изабеллы Ангулемской, будем убивать своих же собратьев-французов. Только нам хотелось бы знать: во имя чего всё это? Мамочка Генриха Третьего мечтает, чтобы нашу землю топтал её сын, мало того, — чтобы он сел на трон франкских королей. Но его не пустит к нам королева-мать, эта умная и смелая женщина, посвятившая жизнь свою процветанию великой державы франков. Так что же, граф, вы намерены помешать ей? Стать предателем короны! Вы и нам отводите роли иуд?

— Ни о каком владычестве англичан не может идти и речи! — не сдавался Тибо. — Король сменит опекуна, только и всего; им станет граф Булонский Филипп, его дядя…

— …который отдаст Генриху Третьему половину Франции и станет его верным слугой! Неплохой выйдет дуэт. Один помогает другому сесть на трон, другой в ответ дарит ему наши земли.

— Недавно я бродил меж палаток и костров, слушал, о чём говорят воины, — сказал Плезиан. — Они недовольны. Они не хотят идти войной на короля. Они с радостью поднимут своё оружие против англичан! Власть Капетингов для них священна, они уважают короля и его мать, любят их и не понимают, зачем сиятельный граф Тибо Шампанский заставляет их идти убивать своих собратьев. Они ропщут, они идут за нами, полные негодования, сжав зубы, хмуря брови. В их глазах мы выглядим предателями, клятвопреступниками! Это ли не позор для нас? Что скажем мы нашему королю, когда он призовёт нас на свой суд? Ответьте нам, сеньор, ведь это вы ведёте нас на войну, а вас ведут взбалмошные и недалёкие умом герцог Бретани и булонский граф Филипп. Они хотят сбросить королеву, чтобы править самим. Вы хотите того же? Мечтаете быть вассалом английского короля и лизать подошвы его сапог? Ради этого отдал свою жизнь за Францию великий король Филипп?!

Тибо, мрачнее тучи, молчал. Слова резали, жгли, словно в камере пыток, кололи в самое сердце. Злые, беспощадные, они клеймили позором, вешали на шею ярлык Иуды Искариота. Тибо и сам теперь не понимал, как оказался в лагере мятежников, как легко дал себя уговорить. А ведь он был верным вассалом короны, её другом, её щитом! Бланка выказывала ему равнодушие и недовольство его песнями и стихами. Так что же, повод ли это к проявлению ненависти?.. Она предпочла его кардиналу? Но могла ли она поступить иначе? Святая церковь — щит Господний, духовный меч любой власти. В уме ли тот, кто дерзнёт нарушить такой союз? А он сам, Тибо? Вместо того чтобы помогать женщине, которую любил, быть её верным слугой, её щитом и мечом, он только и делал, что сочинял канцоны и мадригалы. Может ли после этого вызвать удивление её недвусмысленный намёк на то, что она не нуждается пока в его услугах, занятая всецело делами государства? В чём он усмотрел тут для себя обиду?

И тут в памяти Тибо всплыл образ верного телохранителя Бланки. Бильжо! Вот кто всегда мешал ему, быть может, даже втайне насмехался над ним! А теперь и вовсе повёл себя бесцеремонно: решил, поскольку супруги были явно не в ладах друг с другом, позволить себе сделать Агнессу своей любовницей!

И Тибо сжал кулаки. Этому надо положить конец. Он не должен стать объектом для сплетен и насмешек, и он убьёт проклятого дракона сестёр Гесперид, а потом устроит супруге показательную сцену наказания за супружескую измену, например, отрубит ему голову, а потом подаст супруге на блюде его жареное сердце. Она скажет, что ничего вкуснее не едала за всю жизнь, а он, злобно смеясь, ответит ей, что то было сердце её соблазнителя. В доказательство он покажет ей его отрубленную голову[16]. Однако для этого надо победить и продолжать начатое им дело, забыв упрёки и сетования маршалов Шампани и Блуа.

— Я иду на Париж, чтобы наказывать и мстить, — коротко и зло бросил Тибо своим советникам и дал шпоры лошади, давая этим понять, что говорить больше не о чем.

Он вёл своё войско на женщину, мечтал покорить её, заставить просить у него прощения за нанесённые ему обиды. Он желал въехать в Париж как триумфатор, как Цезарь, добившийся должности военного трибуна и вытеснивший с этого поста Гая Помпилия. А за ним ехали Алоиды[17], желавшие власти, могущества, мечтавшие погубить монархию.

Так добрались они до рубежа, разделяющего два графства — Дрё и Шартр. Впереди исток реки Эр, делающей полупетлю, которая проходит через город. Войско миновало верховье Эра и направилось дальше по равнине. Прямо по курсу — левый берег реки, обогнувшей Шартр. Однако что-то не видно её самой, какая-то тёмная масса копошится на берегу. Но самое интересное — эта масса ширится, растёт и стремительно движется вперёд, прямо на Тибо, за спиной которого взволнованно переговариваются между собой оторопевшие Алоиды.

Тибо вгляделся и сразу всё понял. Войско! Королевское, какое же ещё. Дьявол, она опять опередила их! Похоже, сам Бог помогает ей.

Он поднял руку. Рать остановилась разом, будто давно уже ждала именно этого сигнала. Но воины не опускали копий с крючьями у наконечников, хотя войско неприятеля подошло уже совсем близко. Они ждали. Сейчас всё решает господин, их сеньор, сюзерен. И тут она застыли в недоумении всей своей массой, будто с неба низринулся на них жидкий гипс, тотчас затвердевающий у земли: королевское войско остановилось. Меньше полумили между передними рядами противников. Они уже видят друг друга. Молчание с обеих сторон, хмурые лица, тяжёлые взгляды. И полная неподвижность. Что несёт она, застывшая, сотням, тысячам людей, вынужденным убивать во имя неведомых им интересов сильных мира сего?..