Но вот королевская армия задвигалась. Маршалы Монфор, Бурбон и Клеман отдавали быстрые и точные приказания, выстраивая полки в боевой порядок, готовя их к атаке.

И тут вперёд выехала Бланка верхом на белом коне. Она желала первой увидеть того, кто выступил против неё с оружием в руках. Кто он, мятежник, замышляющий совершить переворот? Чьи штандарты увидит она? Кто дерзнул поднять знамя бунта против короля? И, почти не сомневаясь, что различит цвета Плантагенетов, она смело отъехала от передних рядов на сотню шагов… и резко натянула поводья. Конь, заржав, поднялся на дыбы. Бланка не поверила своим глазам: знаменосцы держали в руках штандарты графства Шампань. Тибо!!! У неё остановилось дыхание. Так вот кто желает командовать её сыном, юным королём! И он в первых рядах. Неужели он посмеет?..

Тибо, не отрываясь, смотрел на королеву и дрожал. Она была от него совсем недалеко, он хорошо видел её, изящную, красивую, в шляпе с белым пером. И былые чувства вновь нахлынули на него, захватили его целиком, затуманив взор, помутив разум. И тотчас было забыто им все — былая злость, ненависть, клятва мести… Отмелось, словно мусор, то, что разлучило этих двух людей. Разом, точно могучим ураганом, унесло все преграды, стоящие на их пути, мешающие им видеть друг друга, говорить вдоволь… препятствующие их любви!

И понял Тибо в эту минуту, что погиб навсегда. Он уже ничего не видел вокруг, только эта белая лошадь стояла у него перед глазами, и в седле — прекрасная всадница, величественная Пентесилея, милее которой для него не существовало женщины. Ему кричали что-то за его спиной. То были голоса Моклерка и Филиппа Строптивого. Он слышал их, но не хотел ни подчиняться им, ни понимать их. Охваченный всепоглощающей страстью, он дал шпоры коню и полетел навстречу своей судьбе, своей любви, бороться с которой был не в силах.

Они спешились почти одновременно. Тибо бежал к ней, той, которую любил больше жизни, а она молча стояла и с улыбкой смотрела на своего рыцаря, чувствуя, что сердце её тает, и уже зная, что простит ему всё.

Подбежав, Тибо упал на колено и припал страстным поцелуем к руке Бланки. Потом, выпрямившись во весь рост, обнял её за плечи и слегка привлёк к себе, не отрывая взгляда от её такого милого, такого родного ему лица…

— Моя королева… — прошептал он почти в самые её губы, — прошу, прости меня…

Бланка заплакала. Сердце её не могло вынести столько потрясений разом. Улыбаясь, она положила руки ему на грудь, а по её щекам одна за другой бежали горячие слёзы.

— Мой рыцарь, — так же тихо ответила она ему, глядя в его глаза, — зачем же ты покинул меня? Я так страдала…

— Страдала?! Святой Боже! Ты?.. Моя Бланка…

— Слеза… вот ещё… — Она смахнула пахнущими лавандой пальчиками слёзы с его лица. — Этого ещё недоставало…

— Я никогда не покину тебя, любовь моя, — горячо говорил Тибо, целуя руки своей королеве, — и я клянусь, что отныне буду верен тебе до своего смертного часа! Ты веришь мне?

— Я не могу не верить, — ласково ответила Бланка, — твои слёзы не позволяют мне. Мой Тибо…

— Моя любимая королева…

Мощный, всепоглощающий шум вывел их обоих из состояния эйфории. Оба, недоумевая, стали оглядываться вокруг, а поняв, в чём причина, улыбнулись и тесно прильнули друг к другу.

Шум исходил от обеих армий. Не шум даже — всепобеждающий мощный рёв! Не нужно было ничего объяснять солдатам, старым и юным, сыновьям, отцам и братьям. Сцена, которую они увидели на поляне, разделяющей оба войска и едва не обагрённой их кровью, яснее ясного дала понять, что сильная любовь способна остановить даже армии. Крича от радости, смеясь, подбрасывая кверху шапки, солдаты обоих войск кинулись обнимать друг друга, восхваляя королеву-мать и графа Шампанского, которые не позволили совершиться кровопролитию. Старики плакали, утирая своими шапками слёзы с морщинистых щёк, а молодые воины с любопытством и некоторой долей зависти смотрели на двух человек, стоящих посреди поляны, и громко приветствовали их восторженными криками.

И только те, что шли следом за Тибо, не разделяли общего восторга. Пока шумели обе армии, они, за их спинами, почти невидимые никем и проклиная Тибо, спешно уводили свои полки. Бланка и не думала преследовать их. Победа, которую она сегодня одержала, была для неё важнее. Другой ей не нужно. Рядом с ней был друг, самый близкий, самый верный и сильный, и Бланка поверила ему, зная, чувствуя своим сердцем, что на этот раз не ошиблась. И она оказалась права. Тибо никогда больше не изменял ей и пронёс свою любовь до самой своей смерти, неизменно приходя на помощь даме своего сердца в трудную минуту…

Их лошади шли рядом, едва не касаясь одна другой, и тёплое апрельское солнце согревало тела и души всадников. Следом ехали коннетабль, маршалы, сотники, епископы и кардинал; за их спинами пылило по дорогам и полям огромное, объединённое любовью двух человек, королевское войско.

Оба молчали. Казалось, о чём тут было говорить? Безмолвный разговор вели меж собой лишь их глаза и губы, на которых играли улыбки. И всё же Бланка ждала, что сейчас Тибо станет читать свою новую оду, посвящённую ей. Она уже приготовилась слушать, прекрасно зная, что не останется равнодушной и не выкажет ни малейшего неудовольствия. Но вместо этого Тибо, которого давно уже мучил наболевший вопрос, спросил:

— Как случилось, что мою супругу уличили в прелюбодеянии? Говорят к тому же, будто не обошлось без вашей помощи. Хотелось бы верить, что всё это клевета.

— Значит, не верите? — повернулась к нему Бланка. — Что же заставляет вас думать, будто Агнесса де Боже и в самом деле изменяет вам, да ещё и при моём попустительстве? И с кем же? С моим верным другом Бильжо.

— Вот вы и назвали имя предателя! — потемнел лицом Тибо. — А вы, как мне доложили, помогали ему соблазнять мою жену. Как это понять? Я не посмел бы заговорить об этом с вашим величеством, да ещё и вести беседу в таком тоне, если бы речь не шла о моей чести. Вы понимаете, какие толки пойдут обо мне, едва я покажусь при дворе. Итак, государыня, прошу простить меня за дерзость, но я жду объяснений.

— И вы вправе их услышать, граф, — ответила ему Бланка. — Я ждала этого разговора. Он не мог не произойти. Ваши друзья… бывшие друзья, — поправилась она, — разумеется, наплели вам кучу небылиц о том, как графиня де Боже от души развлекается с моим верным стражем, а я тем временем держу свечу у кровати с балдахином, показывая им путь. Ну ещё бы, разве это не наилучший способ возбудить ненависть графа Шампанского, что ещё крепче привяжет его к стану заговорщиков?

— А разве это далеко от истины? — молвил Тибо.

— Так же далеко, как Лангедок от Парижа и Рим от Лондона.

— Вы хотите уверить меня в том, что я введён в заблуждение ложными слухами? Как сможете вы их опровергнуть? Я желаю иметь доказательства.

— Достаточно ли будет моего слова? Я произнесу его вместе с клятвой. Не думаю, чтобы вы не смогли поверить мне. Бога призываю в свидетели, Его устами дойдёт до вас правда.