Иногда и я — её по имени называю хотя она и старше.

Я пришла на работу совсем молодой, по интернатовским меркам. Пришла, потому что, в тот момент, мне просто некуда было устроиться на работу.

Мы приехали в этот маленький городок четыре года назад. Вместе с мужем, военным в чине подполковника. Здесь он и на пенсию вышел, здесь и квартиру получили.

И я вот прикипела, осталась в этом интернате. Как устроилась сюда, не особо размышляя, так и уйти не смогла. Хотя, потом уже, и возможность была уйти. И в поликлинику, и на «Скорую». И даже — в стационар. Правда, на «Скорой» я подрабатываю, время от времени.

И вот, уже четвёртый год заканчиваю, работая врачом этого интерната. Четвёртый учебный год.

Нет, я не могу сказать, что плохо ко мне народ относится, нет. Сколько раз мне говорили, и говорят: «Как мы тебя любим!» И воспитатели, и кухонные, и технички. Самое главное — я сама детей люблю, к детям привязываюсь.

А с сотрудниками стараюсь не ссориться.

Если что надо — не кричу, а приду, попрошу. Потом — ещё раз приду. И народ откликается, почти всегда. Ни с первого раза, так с третьего. Ну, а если не откликается, то я, в основном, спускаю ситуацию «на тормозах». А, бывает — пойду, и сама всё сделаю.

Нет, надо честно признаться, что требовать я не умею. Не умею настаивать, не умею «стоять на своём».

Разве что, если касается больных. Тогда я могу. А в обыденной жизни… Нет, слаба.

Кухню я вообще раньше не трогала, и жили мы с Любой — душа в душу. Всегда была она мне симпатична. Хоть и разные мы с ней. Ох, какие разные.

Только на интернатских вечеринках мы одинаковые. Я петь люблю. Всякие песни, включая народные. И у Любы голос хороший. Как затянем мы с ней вдвоём…

Пожалуй, надо отвлечься от лирики.

Вот он, стоит передо мною, этот «плов». И что, я опять не смогу ничего сказать? Опять спущу всё «на тормозах» и ласково спрошу «шефу»: «Ах, Любовь Андреевна, почему это плов… не совсем хорош?» Ох, помоги мне, Господи!

— Любовь Андреевна, объясните мне, пожалуйста, что это за «плов»? Где тут мясо? Где тут масло? Где эти пять граммов масла на человека, которые написаны в меню? Вы сами масло в плов закладывали?

— Конечно, Наталья Петровна, конечно! Только такое плохое масло! Одна вода! Просто ужас! Я хотела вас позвать, да вас не было!

— А мясо? Мясо-то где?

— А мясо — такое было ужасное, такое ужасное! Одни кости!

— Вы взвешивали кости? В журнал отходов записали?

— Конечно!

— Сколько?

— Пять килограммов костей! Передок, одни рёбра, и хребет. Что тут можно взять?

Мяса, по меню, на плов полагалось одиннадцать килограммов. Но то, что размешано в «плове», не тянет и на шесть килограммов. У меня уже есть небольшой опыт. Накопился, за время проверок. Я уже могу без весов определить, сколько заложено. Примерно, конечно.

— Что это за мясо такое?

— А это ты уже у кладовщицы спрашивай, почему она такое мясо берёт! А мы что, что нам дают, из того и варим!

— Люба, я не знаю, из чего ты варила, — говорю я, — но ты посмотри, что ты сварила! Это же ужас, что такое! Это пластилин какой-то! И масла тут нет никакого!

«Шефа» переглянулась с поваром.

И в этот миг на кухню вошла кладовщица Тамара Васильевна. Эдакий вплыл корабль, с другого входа, со стороны мойки.

Тамара Васильевна плотно упакована в толстую безрукавку и в толстые, с начёсом, рейтузы. В кладовой отопление плохое, там холодно.

С видом полноправной хозяйки, даже не хозяйки, а барыни. Медленно, с тарелкой и ложкой в руках, кладовщица подплыла к маленьким кастрюлькам, стоящим на плите, и положила себе плова.

Плова настоящего, нормального цвета, с мясом, видимым издалека. Эти кастрюльки не для всех. Они — для «элиты» интернатской. Для администрации.

И мне сейчас положат из них, если я буду есть. И директору, и завучу, и старшему воспитателю. И бухгалтерии. И кухня поест из этих кастрюлек. В общем, на эти кастрюльки — достаточно клиентов.

Я сама ем из этих кастрюлек, из этих сковородок. Почему же меня так задевает круглая фигура нашей кладовщицы?

— Тамара Васильевна, подойдите сюда! — позвала я кладовщицу к общему котлу. — Посмотрите, что это сегодня за плов у нас?

— Что? Чего там? — не подойти Тамара не могла. Формально, конечно, но я была старшей по положению.

— Тамара Васильевна, вы в этот котёл гляньте! Ведь на эту еду — без слёз смотреть нельзя!

— А мне что? Они варили, с них и спрашивайте!

— А они утверждают, что мясо плохое. Вот, журнал отходов. Костей — почти пятьдесят процентов!

Я, что ли, выбираю его, это мясо? Мне что на базе Дали, то я и везу. Спасибо ещё, что это дают! А то — вообще ничего не дадут. Мясо — передок, говядина старая. Эта корова, наверно, старше меня была. А вы говорите — мясо!

Да ладно, Натальюшка, перестань! — «шефа» обняла меня сзади. — Перестань, перестань! Вот, смотри — плохой плов, а уже доели. Ишь, как выскребают!

Повариха Света во время нашего разговора хранила молчание, иско'са поглядывая в нашу сторону мутноватым взглядом, утопающим в припухших скулах. Она уже всем раздала второе и теперь выскребала со дна слегка пригоревшее «нечто». Это она и раздавала девятому классу, на добавку.

Худые, бледные, прыщавые девятиклассники стояли с той стороны раздатки, маленькой группкой. Дети у нас, в основном, из многодетных семей. Из социально неблаго получных, а половина — вообще сироты. Сироты официальные и неофициальные. С оформленными документами и с неоформленными.

Девятый класс, подростковый возраст. Денег у них нет. Вся их еда — только отсюда, из столовой.

Этим, что ни дай — всё сметут.

— Вкусно, ребятки? — слащавым голоском обратилась к ним Люба.

И получила ожидаемый ответ.

— Вот видишь! — и она повернулась ко мне. — Видишь, всё в порядке! Иди лучше, Натальюшка, пообедай!

В это время к раздатке подошла старший воспитатель, или просто — «старшая», как её все называют у нас. Светлана Сергеевна.

— Здравствуйте всем! — сказала она бодрым голосом. — Наталья Петровна, вы не обедали? Пойдёмте, пойдёмте вместе!

И я прошла с ней в комнатку для избранных персон. Для администрации. На пороге я обернулась и сказала им обеим — и «шефе», и кладовщице:

— Я завтра приду с утра. Без меня — не разделывайте мясо. Я хочу его сама посмотреть и взвесить. А также масло. В кашу, утром — не закладывайте без меня. И сегодня на ужин — я тоже приду, масло заложу в кашу. И порционное масло — взвешу. Имейте в виду.

Светлана Сергеевна прошла к столу впереди меня. Светлана Сергеевна — красивая женщина. Высокая, белокурая. Ей — лет около пятидесяти, и характер у неё твёрдый. Твёрдый — в том смысле, что эта женщина всегда твёрдо знает, что ей нужно.