После тихого часа пришла Дора и сказала:

— Приберитесь на тумбочках и кровати подтяните. К вам идёт главврач.

— Дора, что там? Как там решили? — спросила Маша.

— Всё сами узнаете! Терпение надо иметь! Главврач пришёл вместе с Ярославцевым и Жанной. Его внушительная фигура не предвещала ничего хорошего.

— Кто ходил самовольно в город? — спросил он. Руки были подняты.

— Кто в плане на операцию, на этот месяц? — спросил главврач у Ярославцева. Наверняка, он и сам знал, кто в плане. Все были в плане, кроме Наташки.

А вы, значит, Наташа, — обратился главврач к Наташке Залесской. — Имел честь слушать лекции вашего дедушки.

На веранде было слышно, как летит муха.

— Да-с, молодые люди, — продолжал главврач, — мне доложили о ваших подвигах. Акишина кто?

Нинка съёжилась, поникла под взглядом этого большого человека.

— Нехорошо! Конечно, вы подлежите выписке за нарушение режима. А вы — Аня? — обратился главврач к Аньке. — Ну-ну.

Анька замерла.

— Но учитывая, что вы чистосердечно признались в том, что нарушали режим, мы с Евгением Петровичем решили проявить к вам снисхождение и оставить вас в санатории. Всех. Операции пройдут по плану. Да-с…

Сейчас вы все, я подчёркиваю — все — садите свои деньги медсестре. А мы на посту заведём тетрадь, в которую вы будете писать, что вам надо купить в городе.

И благодарите Евгения Петровича — это он за вас просил. Я надеюсь, что больше не будет нарушений. И больше не будет снисхождений.

Главврач ещё раз прошёлся взглядом по всем лежащим перед ним. Сколько больных, за всю его жизнь, с надеждой смотрели в его глаза. И эти — смотрят.

«Дети, дети… знали бы вы, как я люблю вас!» — подумал главврач, но вслух ничего больше не сказал.

Главврач удалился, а мы остались — обрадованные, ошарашенные. Как будто мы встретились на нашей веранде с добрым волшебником.

— Ура! — закричала Нинка.

Никто её не поддержал. Всё закончилось хорошо, но слишком много всего произошло за эти два дня, чтобы можно было кричать «ура».

— Ура йий! Усых пэрэбаламутила! — выразил общее мнение Миронюк.

Как бы событие ни закончилось, но ведь оно произошло. Нельзя было вычеркнуть его из жизни, и нельзя было сделать вид, что не произошло ничего.

— Как хорошо! Какой молодец Ярославцев! — сказала Маша.

— Ты видишь, Анька, всё хорошо! Значит, ты правильно сделала! — сказала и Наденька.

— Анька, живём! — крикнул и Стёпка со своей половины.

— Ну, Нинка, ты, наверно, в рубашке родилась! — сказал Славик.

— Сиди уже Нинка, не дёргайся больше, — сказал Костик неожиданно серьёзно. — Не надо, чтоб другие из-за тебя страдали.

Наташка сидела на кровати, пытаясь понять, что же произошло — хвалил главврач Аньку, или ругал? Больше было похоже, что хвалил. Так предательница она, или не предательница? А я? А я кто? И вообще, что всё это значит?

Одно она знала — позора перед родителями не будет, и она ещё побудет здесь, ещё побудет! Может, Славик поссорится со своей Светкой? Хоть бы поссорился!

Наташка уже перестала обижаться на Аньку. Нинка была спасена, и всё осталось на своих местах.

Только слово «предательница» стояло недвижимо и мешало жить дальше, как ни в чём ни бывало.

Анька была, конечно, рада. Не то, что рада, но спокойна, как будто знала всё наперёд. Хорошо, что Нинка осталась, и что все мы остались. Хорошо…

И ещё одно она знала — она постарается никогда не повторить того, что сделала. Никогда не повторить того, что хоть отдалённо может быть похоже на предательство. «Я могу жертвовать только собой, только собой, что бы ни произошло», повторяла она, как заклинание.

Запомнила она и вторую фразу, записанную в блокнот уже утром, — «Если ты выбрал одну из тысячи правд, ты не должен удивляться, что тебе придётся отвечать за неё».

Так и закончилась эта история.

Вечером Стёпка вывез Джема с веранды в палату, на первое свидание. И Анька пришла.

— Душно здесь, — сказала она, — давай, Джем, поедем в холл.

— Давай.

Анька вывезла кровать Джема в холл, туда, где одиноко стоял молчаливый, пыльный телевизор. Она взяла стул и села рядом с Джемом. Они ничего не говорили друг другу, просто сидели, держась за руки, несколько минут. Потом Анька осторожно положила голову на кровать Джема, уткнувшись в его широкую могучую грудь.

В пустом холле бродили неясные звуки, слышно было, как переговаривались о чём-то сестра и санитарка, звенели какие-то крышки, вёдра. Что-то упало, и раздался смех. Кто-то запел вдалеке.

Розовое небо постепенно темнело, сумерки подступили к окну, и вот уже стало совсем темно. На небо высыпали первые звезды, озаряя Землю своим мерцающим светом. Мерцающим светом вечной, и вечно манящей истины.

Темно было и в холле — электрический свет был далёким, слабым. От самого поста медсестры ложился на пол холла косой желтоватый квадрат.

И Джем, наконец, сделал то, о чём мечтал уже много долгих вечеров. Он опустил свою широкую ладонь на пушистые Анькины волосы и тихонько погладил их.

Странно чувствовал себя Джем. Джем снова чувствовал себя сильным!

Джем чувствовал себя даже более сильным, чем раньше. Этой силе не мешало то, что он был лежачим, и даже то, что у него будет фиксировано бедро. Джем совершенно забыл о своём бедре.

Джем чувствовал себя сильным, потому что знал — что бы ни случилось, он всегда защитит её, всегда примет её, эту девочку, в своё сердце.

Он примет её, что бы она ни сделала, и как бы она ни сделала — хорошо ли, или плохо, правильно, или не правильно.

Как там мама говорила: «Шеикваре ахлобели»… полюби… возлюби ближнего, как самого себя. Как себя. Он принимал эту девочку и любил её, как себя. И от этого он был сильным, и от этого он был мужчиной.

Он был мужчиной, а она — девушкой, женщиной. И ей было хорошо и тепло на его широкой груди.

Здесь мы и оставим их. Джема, обретающего силу, и Аньку, обретающую мудрость. И их обоих вместе, обретающих любовь.

Камера поднимается вверх и выплывает на веранду.

Вот умница Маша, которая будет учителем математики. И дети, и коллеги будут любить её. Мужа себе найдёт Маша поздно, уже в селе, где будет работать учительницей. И он тоже будет любить её.

Вот добрая Наденька, которой предстоят тяжёлые испытания. Она ещё долго будет болеть, потом ненадолго встанет, выйдет замуж и даже родит дочь. Потом будет рецидив болезни и долгое лежание по больницам. Муж уйдёт, а дочь воспитают родители.