и восхождение от силы в силу, со ступени на ступень по лестнице иноческого совершенства, ведущей в Царство Божье.

Первым был подвиг послушания, самый обычный для монастырских насельников. Для Прохора он начался в 1778 году, с прихода в Саров. Жизнь в монастыре вообще трудна и сурова – тут и тяжелая физическая работа, и углубленное внимание к своей душе, и непрестанная молитва, и строгое воздержание. А если к тому же человек имеет сердце, пламенеющее к Богу, он сам будет стремиться к гораздо большим трудам, подвигам веры и терпения. Поэтому его монашество оказывается намного суровее. Уже во время послушничества Прохор показал себя именно таким. Любые тяжелые работы – в хлебопекарне, в столярной, на рубке леса – он исполнял безропотно, со всем усердием и любовью к делу. Позже он говорил, что послушание – корень спасения: «Здесь и смирение, и подвиг». Послушание сокрушает гордыню, причину всех зол: гордым, как известно, Бог противится, а смиренным дает благодать.

Горение к Богу у послушника оказалось столь ярким, что при монашеском постриге восемь лет спустя он получил имя Серафим – «пламенный». Чуть позже он стал дьяконом, а затем священником, иеромонахом. Служа в церкви, отдаваясь священническому служению всеми силами души, он как будто переносился в рай, въяве зрел ангелов и даже Бога. Однажды во время литургии Серафим увидел Иисуса Христа, «грядущего на воздухе», и «удостоился особенного от Него благословения», как сам позже рассказал. Только об одном он жалел: «Почему человек не может, подобно ангелам, беспрестанно служить Господу?»

Но и на этом душа пламенного Серафима не могла остановиться и желала большего – уединенной, углубленной молитвы. В 1794 году он переселился в «пустыньку» – тесную деревянную келью в дремучем саровском лесу, в нескольких верстах от монастыря. Здесь много лет он совершал следующий подвиг – пустынничества. Это особый иноческий подвиг, не каждому монаху он по силам. Он требует усиления и постничества, и молитвенных трудов, и духовного трезвения. Последнее нужно особенно, чтобы не попасться на искушения и соблазны, не поддаться страхам, которыми мучает пустынника вся бесовская рать падших духов. «Батюшка, видали ли вы злых духов?» – спросили его много позже. «Они гнусны…» – был ответ.

Только по воскресеньям он приходил в монастырь для причащения. Питался с собственного огорода (да и то не всегда – несколько лет он подкреплял телесные силы одной лишь травой снытью); в жестокие морозы носил ту же одежду, что и летом. «Томлю томящего меня», – говорил он, имея в виду борьбу с низменной человеческой природой, испорченной грехом, подверженной нечистым страстям, как телесным, так и душевным. И в любое время, за любой работой Серафим не переставал творить внутреннюю молитву, так что нередко надолго застывал «как бы в изумлении», созерцая небесные тайны.

Вскоре к своим трудам Серафим прибавил новый и чрезвычайный подвиг – столпничество, молитвенное стояние на камне. В монашеской практике это очень редкий вид подвижнического утруждения себя ради умерщвления своих страстей. Поводом стало предложение Серафиму стать настоятелем некоего монастыря. Он отказался, но помысел тщеславия всё же возник. Преодоление искушений – а искушение властью одно из коварнейших – очищает и укрепляет подвижника, как огонь – золото и сталь. Три года после этого длилось покаянное стояние на камне. Каждую ночь Серафим со слезами взывал к Богу, стоя на коленях на большом лесном валуне. А днем возносил покаянную молитву в келье, где тоже установил камень. Немеющие воздетые руки, изнуренная плоть, костяные мозоли на коленях… «Это выше сил человеческих», – скажет один из тех, кому Серафим под конец жизни открыл эту страницу своего монашеского бытия.

В диких пустынных местах подвижник не только отражает нападения нечистых духов, но и терпит от лихих людей. Однажды в лесу на Серафима напали разбойники. У него был топор, он мог защищаться, но не стал. Жизнь монаха целиком принадлежит Богу, и если Господь счел лучшим для него пострадать от человеческих рук – то следует смириться и не противиться. Это всё тот же подвиг послушания. Серафима жестоко избили, нанеся смертельные раны. Лишь чудом он остался жив – исцелила Богородица, вновь придя к нему. Разбойников – местных крестьян – скоро нашли и хотели судить, но Серафим умолил отпустить их. А когда они раскаялись и пришли к нему, он простил их.

Через несколько лет подвижник усугубил свое аскетическое житие подвигом молчальничества, «блаженного безмолвия». Стал реже бывать в монастыре, прекратил всякое общение с мирянами, приходившими в его пустынь за духовным назиданием. «Совершенное безмолвие есть крест, на котором должен человек распять себя со всеми страстьми и похотьми», – говорил христианский святой Варсонофий Великий. В этом священном безмолвии, соединенном с постоянной внутренней молитвой, подвижнику открывается простор для богосозерцания и богообщения. Это такое состояние, в котором, по словам святого Феофана Затворника, «внутрь собранный и углубленный дух огнем Духа Божественного возводится к серафимской чистоте и пламенению к Богу и в Боге». А древнерусский монах-писатель Епифаний Премудрый сказал, что тот кто «вкусил сладости безмолвия», никогда по своей воле не захочет от него отказаться, не пожелает ничего другого.

Но монах живет не своей волей, а Божьей. В 1810 году Серафим вынужден был вернуться на жительство в монастырь. Кончилось его шестнадцатилетнее лесное уединение. Однако еще несколько лет он пребывал в молчаливом затворе, чтобы окончательно утвердиться в бесстрастии, в совершенном внутреннем мире. Затворничество как подвиг отличается от пустынничества, так как оно проходит в многолюдном монастыре, где больше искушений человеческой суетой, труднее хранить безмолвие души.

И наконец, Серафим выходит на путь последнего, великого подвига – апостольского. Точнее, на этот путь вероучительства человек встает не сам, но его берет за руку Господь и выводит «на служение ищущим спасения», словами святого Феофана Затворника. «Выше сего состояния апостольского мы не знаем на земле». Настало время Серафиму служить миру своей любовью, боговдохновенным словом и молитвой, «просвещая, руководя, чудодействуя», борясь за каждого с человекоубийцей-дьяволом.

Он начал принимать у себя людей. Слава о святом старце распространилась уже по всей России, к нему стали стекаться богомольцы. Но полностью двери своей кельи Серафим открыл для нескончаемого людского потока лишь в 1825 году, по прямому велению Божией Матери. Каждый день к нему собиралось до одной-двух тысяч человек. Он принимал всех с неизменной лаской, наставлял, по необходимости открывал будущее в их судьбе, исцелял болезни – душевные и телесные. К нему шли все: бедные и богатые, больные и здоровые, простые умом и хорошо образованные.

Многой милости сподобился святой Серафим от Бога, многое ему было даровано за его непосильные труды. В народе он прославился обилием чудес. Его молитва к Богу оказывалась сильнее законов материального мира. Он восстановил в себе тот изначальный образ Божий, который Творец вложил в первого человека – Адама. И потому, как Адам до грехопадения, он был властен над живой и неживой природой. Не однажды старца видели в лесу кормящим диких медведей. Он мог неведомым образом переноситься из одного места в другое. Ему было дано повелевать стихиями. «Я мог бы и золу превратить в злато, но не хочу», – говорил Серафим. Он получил от Бога дар власти над жизнью и смертью. По молитвам его вставали на ноги неизлечимо больные. Одна из сестер соседней Дивеевской обители (преподобный Серафим был духовным руководителем этой женской общины) по просьбе старца согласилась умереть вместо родного брата, близкого к смерти. Вскоре она скончалась, а брат выздоровел. Во время же молитвы Серафим нередко поднимался на воздух – так сильно тянулась его душа к небу, подчиняя себе и тело.

Весь его земной путь стал примером жизни, в которой через любовь к Богу грешное и немощное человеческое естество преображается, становится вместилищем Святого Духа. Однажды в беседе с помещиком Н. А. Мотовиловым, «служкой Серафимовым», как тот звал себя, преподобный раскрыл главный смысл жизни христианина. Истинная наша цель – «в стяжании Святого Духа», а молитва, пост и дела милосердия служат лишь средством к этому. Стяжание Святого Духа означает приобретение в душе своей «сокровища вечного, неоскудеваемого», которое «светится в сердце… Божественным светом». Этот свет иного, небесного мира изглаживает из сердца человека следы его грехов, «одевая… одеждой нетления», превращая человека в храм, где пребывает Бог.

Таким храмом, исполненным Божественного света, был Серафим. В той же беседе Мотовилов, не совсем разумея слова старца, попросил его объяснить получше, что такое благодать Святого Духа. Тогда преподобный взял его за плечи и сказал: «Мы оба теперь в Духе Божием. Что же ты не смотришь на меня?» Мотовилов ответил: