Не сказать, чтобы я в тот момент сильно испугался. Человеческая натура такова, что, когда проходит первый внезапный страх, волна паники отступает, следом приходит любопытство. В тот момент, когда я увидел квадроциклы, стало любопытно: куда мы поедем? Куда нас привезут? К друзьям? Или куда-то в совершенно другое место?

Сейчас, по крайней мере, нас не убьют. И то хорошо.

Я пытливо вглядывался в лица перуанцев, пытаясь их запомнить. Все они для меня были на одно лицо. Но если вдруг придется их потом узнавать?

У одного был темно-красный шрам под глазом. Второй щурился и скалил зубы. Во рту блестело как минимум пять золотых зубов.

Туго завязанная веревка терла запястья. Я поморщился, показывая, чтобы ослабили. Перуанец покачал головой, ткнул мне под ребра прикладом автомата и указал на квадроцикл. Что-то сказал.

У второго в кармане зашипела рация. Он отвлекся, отошел и принялся о чем-то долго и возбужденно говорить.

– Нас везут к богу, – сказала Настя едва слышно. – Мы будем первыми.

– Первыми – кем?

– Я не знаю. Он говорит на какой-то дикой смеси местных диалектов и постоянно упоминает мифических богов. Понятно только, что остальные белые пленники тоже скоро отправятся к богам.

Что-то мне совсем не нравились такие речи.

– Слушай, я тут подумал… а каннибалы в Перу не водятся?

– Не знаю. Дикие племена есть, а какие у них там нравы – неизвестно.

Я посмотрел на перуанца с золотыми зубами. Он хмурился и все сильнее сжимал в руках автомат. Тот, который говорил по рации, перешел на понятную даже мне ругань, затем резко успокоился, рассмеялся и отключил камеру.

– Договорились, что вознаграждение получат оба, – перевела Настя безучастным голосом. Будто разговаривала сама с собой. – Они братья, служат богу ярости и делят добычу между собой. Вроде бы вознаграждение за первую жертву им хотели дать одно на двоих.

Первую жертву.

В голове прочно засела картинка из старого учебника по географии. На ней туземцы поджаривали незадачливого Кука. Потом они его, стало быть, съели. А мы как раз в непроходимых джунглях, среди туземцев.

Меня толкнули в спину. Перуанец прикрикнул, снова показывая на квадроцикл. Сложно было не сообразить, чего он хочет. Я подошел, сел на заднее сиденье. На второй квадроцикл села Настя.

Сидеть было неудобно. Кожаное сиденье было теплым и влажным. Связанные руки мешали держать равновесие. Да и свалиться с квадроцикла на полном ходу – тоже удовольствие сомнительное.

Перуанец с золотыми зубами сел впереди, повесив автомат перед собой, провернул ключ. Мотор глухо затарахтел. А ведь мы с Настей могли и не слышать шум мотора, даже если бы квадроцикл ехал практически вплотную к нам. Вполне возможно, что эти братья в темном давно за нами наблюдали и просто заманивали в ловушку.

Квадроцикл мягко тронулся, приминая траву могучими колесами. Заскрипели и затрещали ветки. Мы поехали сквозь сельву, набирая скорость. Я вцепился пальцами, насколько мог, в теплое кожаное сиденье. Вскоре уже мчались среди мелькающей зелени и бликов света, среди рваных клочьев тумана и опускающейся на джунгли серостью. Трясло на ухабах, подбрасывало, швыряло из стороны в сторону. Мне стоило больших усилий не свалиться с сиденья. Рюкзак тяжело бил в спину, будто подталкивал к каким-нибудь необдуманным поступкам. Веревки на запястьях больно раздирали кожу, проступила кровь. Глаза мгновенно наполнились слезами, а жгучий ветер хлестал в лицо.

Прошло минут двадцать или даже больше, прежде чем перуанец затормозил. Вроде бы пейзаж вокруг не изменился – как густились вокруг кустарники и деревья, так и густились. Но разница все же была вот в чем: я уловил тонкий неприятный запах. Будто где-то протухли яйца. Сероводород с примесью чего-то еще. Едкое и неприятное зловоние проникло в ноздри и вызвало легкие спазмы.

А еще вдруг стало прохладно. Не холодно, а именно прохладно, будто за столь короткий промежуток времени температура опустилась на пяток градусов.

На коже высыпали мурашки. Я спустился с квадроцикла, попрыгал с ноги на ногу. Закружилась голова.

– Нас в Анды привезли, что ли?

Настя тоже слезла и подошла ко мне. Выглядела она испуганной. На побледневших щеках пылал румянец. Игрунок перекочевал с ее плеча на веревки и ковырялся в узелке, запуская в кольца крохотные лапки.

– Как ты думаешь, что они с нами сделают?

Я пожал плечами, стараясь выглядеть оптимистом. Даже выдавил из себя улыбку. Неуютно было здесь. Неуютно, любопытно и страшно одновременно. Невероятный букет чувств.

Перуанец с золотыми зубами подошел к нам, достал нож и перерезал веревки. Запястья мгновенно свело судорогой от внезапного притока крови. Я растирал руки, ожидая, что будет дальше. Настя взяла игрунка в ладони, осмотрелась.

– Чувствуешь запах?

– Гнилое что-то.

Перуанец тем временем похлопал меня по плечу (мол, ничего личного) и толкнул в спину. Сам отошел к своему брату, и оба они, не раздумывая долго, направили на нас автоматы, жестами показали, куда надо идти. Сами при этом остались стоять возле квадроциклов.

– Прямо туда? – я ткнул пальцем в изумрудные кусты, кончики которых венчали бурые мохнатые ягоды, похожие на шиповник.

Перуанцы закивали, замахали руками.

Я посмотрел на кусты. В паре метров в глубине сельвы стояла непроницаемая зеленая стена из стволов деревьев. Что же там скрывается такое?

– Пойду первым. Если что – беги куда-нибудь, прячься. Они начнут стрелять, но местность не просматривается.

Настя кивнула. Я сделал шаг вперед, раздвинул кусты руками. Оглянулся через плечо. Перуанцы выглядели напряженными. Будто ждали чего-то.

Внезапно впереди раздался человеческий крик. Тонкий и пронзительный. Вспорхнули испуганные птицы. Запах гнили сделался сильнее.

Перуанцы снова что-то наперебой заговорили.

– Торопят, – выдохнула Настя.

Ну, что ж. Делать нечего. Я сделал еще один шаг. Следующий. Раздвигал кусты. Обогнул ствол дерева, на котором налип комок густого желтого мха. Затем, уверенней, зашагал прямо, отмахнул несколько низких веток с широкими листьями, поскользнулся на рыхлом черном пепле и кубарем полетел в разверзнувшуюся внезапно в серости яму.

Я успел сгруппироваться и даже зацепился за что-то рукой, что замедлило падение. Подо мной что-то с хрустом крошилось и ломалось. Мир кружился без остановки, вызывая тошноту. Я, кувыркаясь, пролетел целую вечность, а затем затормозил собственной головой, ударившись обо что-то мягкое и твердое.

Вот тебе и приплыли!

Перед глазами расцвел яркий белый бутон. Я не смог сдержать болезненного вскрика. Откуда-то мне вторил другой крик – тонкий, на изломе.