По поводу странностей, он, конечно, многое мог бы рассказать. Как раз в последнее время их стало уж чересчур много. Если бы он наблюдал их со стороны, то это было бы еще ничего. А так с самого начала помимо своей воли генерал сам оказывался если и не в центре событий, то, во всяком случае, в их орбите. А это было весьма рискованно.

Он понимал, что такой человек, как полковник Арисменди, просто так в гости не придет. Да и друзьями этих двух офицеров назвать было очень сложно при всем желании. Неспроста все это, ой неспроста…

– Вокруг вашего дома как, все спокойно? – продолжил странные вопросы начальник охраны.

– Да пока что бог миловал, – выжидающе протянул хозяин поместья, – но о чем вы, полковник, что-то я никак не пойму…

– Да я бы и не беспокоил вас своим визитом, но ситуация, знаете ли, вынуждает. Скажите, генерал, не появлялись ли возле поместья подозрительные вооруженные люди? – каждое слово теперь Арисменди произносил медленно, с расстановкой, словно взвешивая.

– Какие еще люди? – пожал плечами Ортез. – Нет… ничего такого я не замечал. Да и кому бы это здесь быть?

«Что он плетет?» – мучительно думал генерал.

– Это хорошо, – покивал головой полковник, – всегда приятно знать, что все нормально. А не доходили ли до вас возмутительные слухи – измышления врагов о команданте?

– Ну, полковник, если принимать во внимание все те мерзости, которые можно услышать о нашем президенте, то об этом можно говорить часами. Но только зачем это нам с вами нужно? – пожал плечами Ортез. – У меня и без того забот полон рот.

– Нет, я сейчас говорю о последних слухах. Распространяются они на тему того, что президент погиб, – этими словами полковник как-то весь подобрался, продолжая глазами-буравчиками сверлить лицо собеседника.

– Погиб? – физиономия генерала вытянулась с видом искреннего изумления. – Да что вы такое говорите?

– Да-да, именно подобное и происходит, – подтвердил начальник охраны. – «Слухи, имеющие хождение».

«Так, так, началось, – лихорадочно рассуждал про себя генерал, – очень интересно получается. Но на какой же стороне ты сам?»

Оба собеседника были десантниками, так что, казалось бы, могли рассчитывать на взаимную откровенность. Но одновременно они являлись людьми, закаленными в политических играх, а потому никаких откровений так и не последовало…

– Я ведь человек, далекий сейчас от политики, – развел руками генерал, – так что впервые слышу эту информацию, причем именно от вас. Так расскажите, что происходит на самом деле?

Ничего вразумительного Арисменде не поведал, ограничившись какими-то абстрактными фразами про сплетни.

– Возмутительным слухам о президенте я не поверю, так что тут даже не о чем говорить! – отрезал Ортез. – Да и вообще, здесь, в этой тиши, ничего подозрительного не было уже лет двадцать, не меньше.

Повисла пауза.

– Я заверяю, генерал, что всегда считал вас честным военным, верным Родине и присяге, – раздельно произнес Арисменде, глядя прямо в глаза собеседнику. – Ваши заслуги перед Родиной всем известны, и никто не станет их оспаривать. Тем более я не сомневаюсь, что в трудную минуту вы примете верное и достойное решение.

Ортез закусил губу. На его лбу обозначилась напряженная складка.

– Конечно, полковник, я ценю ваше мнение…

– Ну что же, не буду больше отнимать ваше время, генерал, – поднялся с кресла гость, – тем более что и у меня дел по горло. Нет, не стоит провожать меня, – протестующее поднял он руку, видя, что генерал также собирается отправиться вслед за ним во двор.

Они обменялись рукопожатием, и Ортез постоял у окна, наблюдая за тем, как въездные ворота снова открылись, на этот раз выпуская автомобили полковника и его людей, покидавших поместье.

На лестнице послышались шаги – вниз спускался Купер.

– Теперь вы убедились, генерал, что пришло время действовать? – став рядом, поинтересовался он.

Ортез, не отвечая, все так же задумчиво глядел во двор.

Место, в которое поместили пленников Мендозы, было в полном смысле скрыто от посторонних глаз. Всех троих – Кабреру, Маурильо и Пушкарева долго везли куда-то, предварительно завязав им глаза и руки. По сторонам сидели вооруженные охранники, так что о побеге и думать не приходилось. Повязки с глаз и веревки с рук были сняты только тогда, когда они оказались в каком-то помещении. Камера, в которой они сидели, являлась частью пещеры – в этом пленники убедились очень быстро. Одна из сторон отсека была перекрыта надежной стеной, а вторая освещалась выдолбленными в ней окнами. Естественно, у пленников, как только они пришли в себя, возникла мысль о побеге. Но вскоре от нее пришлось отказаться.

Одно из окон было почти правильной квадратной формы, а второе одновременно являлась и дверью, выводя на маленький – метра на два – уступ, «балкон», как сразу же окрестила его Лаура. Так вот, выйдя на это самый уступ, каждому из пленников сразу же все становилось ясно. После того как Лаура и Маурильо, переглянувшись, безнадежно покачали головами, инженер нервными шагами также выбрался на «балкон». Он сам не знал, что же желал здесь увидеть, но его била нервная дрожь, и он хотел хоть как-то отвлечься. То, что предстало перед его глазами, заставило Пушкарева отпрянуть от края площадки. Слева и справа уступ круто обрывался вниз, а впереди открывалась потрясающе огромная пропасть километра в полтора высотой. Где-то там, на дне ущелья, глухо шумел водный поток. Инженер мгновенно отскочил назад в пещеру и с бешено бьющимся сердцем присел в углу, вытирая холодный пот со лба.

– Что же это будет? – растерянно произнес он. – Ничего не понимаю. Я ведь гражданин России… Они не имеют права держать меня здесь. Надо же как-то объяснить им. Возможно, они принимают меня… нас за кого то другого.

– Будь спокойнее, – процедил сквозь зубы пилот, наблюдая за беспокойным россиянином, – силы тебе еще понадобятся.

– Да при чем здесь спокойнее? – вертел во все стороны головой Пушкарев. – Я мирный человек, здесь ни при чем…

Он хотел как-то сформулировать свою позицию, но ничего путного из этого не выходило.

– Ты видел, что случилось со вторым твоим соотечественником? – резонно поинтересовался капитан. – Ну, вот то-то. Сиди и не суетись, все равно сейчас ты ничего не изменишь.

Да, эти слова напомнили о том, что произошло не так уж давно. Кондратов мертв, он видел это собственными глазами. Тот человек, который казался неуязвимым, теперь остался лежать там, на плато. То же самое могло бы стать и с инженером, если бы не повезло тогда. Хотя повезло ли? У Пушкарева, который никогда не отличался храбростью, зашевелились волосы на голове от нахлынувших мыслей по поводу их дальнейшей участи. Зачем их пытались убить? Кто? Что хотят от них неизвестные, которые привезли их в эту ужасную пещеру?