– Ой, надо вызывать кого-то… не знаю… милицию, – проскулила Рая.

Оксана снова набрала воздуха в лёгкие, но Рая вцепилась ей в руку и зашипела:

– Не ори! Лучше молись, дура! – И быстро забормотала: – «Отче наш сущий на небесах…»

– «Да приидет царствие Твоё…» – подхватила Оксана, но ком, собравшийся в горле, заставил замолчать. Она закрыла глаза и построила кристалл, как учил Александр. Зажгла свет в груди и словно по проводам отправила его по шести лучам. Потом представила такой же кристалл в том месте, где стоял Александр. «Если это не поможет, то что ещё может ему помочь?»

– «…да избави нас от лукаваго. И ныне и присно во веки веков. Аминь», – закончила Рая и начала сначала: «Отче наш сущий на небесах…»

Что-то зазвенело. Оксана открыла глаза и увидела, что это труба катится по цементному полу, а Боб почти волоком тащит Александра на себе. Она подбежала и подхватила бесчувственное тело с другой стороны. Вместе с Бобом они понесли его в дом, как раненого с поля боя.

– Наверх не затащим, – сказал Боб, взглянув на узкую лестницу. – Клади на диван.

– Ага! Ещё диван пачкать! Бросай на пол! – велела Оксана.

– Надо его связать! – прошептала Рая. – Только быстрее! Пока не очнулся.

Боб принёс из кладовки верёвку, на которой вчера тащили машину, и обмотал ею Александра.

– Вы тут прибирайтесь, а я пойду на ферму, – сказал он и ушёл.

– Где у них веник, совок? – спросила Оксана и начала собирать с пола недобитую посуду.

– Сейчас принесу. – Рая села и схватилась за сердце.

– Что? – напугалась Оксана. – Сердце?! Валидолу?

– А! Не! – Рая махнула рукой. – Привычка дурацкая.

– Правда, Рай! Ты приляг!

– Да успокойся ты! Всё со мной нормально! Говорю ж, привычка. Мать у меня всегда так делала, вот и я… рефлекс. Как понервничаю, за сердце хватаюсь. Но с сердцем порядок!

– Точно?

– Да точно! – Рая встала и пошла за веником.

– Он что, в одиночку тут пьянствовал? – спросила Оксана.

– А с кем? Неужели думаешь, со мной? Я когда спустилась, он уже пару бутылок оприходовал.

– Он же не пьёт. Так… шампанского иногда…

– Потому, может, и не пьёт, что знает, чем это чревато.

А тут ещё на таблетках. Не зря же настрого предупредили, чтобы ни капли.

– А таблетки он, кстати, уже две недели не принимает.

– Да ты что?! Ну, тогда ясно…

– Да ничего не ясно! Расскажи-ка мне всё в подробностях.

– В подробностях? – Рая высыпала осколки в мусорное ведро и села. – Проснулись мы с Юлькой, уже светло было. Спустились – сидит. Кружка перед ним чайная. «Доброе утро, – говорю». Он что-то промычал и гляжу – из бутылки в кружку водку льёт. Я на него набросилась, бутылку отобрала, водку в раковину вылила. «Ты что?! – говорю», но вижу, что он уже вообще невменяемый. «Ты, – говорит, – только Оксане не рассказывай! И Галке…» Ну, я давай на него ругаться, а он знай одно твердит: «Нервы, – мол, – сдали, только Оксане не говори». Я бы и рада не говорить, да тут уже не скроешь.

– А почему ты мне сразу-то не позвонила?!

– Так я же не думала, что до такого дойдёт! Надеялась, сама справлюсь. Отобрала водку и отправила его спать.

– Хочешь сказать, это он с двух бутылок?

– Нет, конечно! Пока я отлучалась, он ещё пару бутылок спёр и там у себя наверху продолжал банкет. Я-то думала, он спит. Ты ещё не видела, что он там устроил! Это уже Вовка ближе к вечеру обнаружил.

– А где он, кстати?

– У моих. Отправила от греха. Мы как заметили, что он водку таскает, всю её до последней бутылочки из дома вынесли и спрятали. Он отлежался и пошёл за новой партией. А тут нет. Ну и начал искать. Рассвирепел. Я его таким ни разу не видела! Даже представить не могла!

– А на ферму-то его зачем понесло?

– Так я туда убежала прятаться. Да и коз хотела доить уже сама. Хоть и не умею с этими аппаратами-то. Думала, может, вручную начну. А тут он ворвался. Ой! – Рая закрыла лицо ладонью. – Упаси боже такое пережить! Псих он, Оксанка! Чистый псих!

– Почему не позвонила-то? Мы бы раньше приехали.

– Да не знаю почему! Забыла! Из головы вылетело. Да и самый-то кошмар только к вечеру начался. А тут вы сами приехали.

Александр очнулся в кромешной тьме. Всё тело затекло.

Ужасно болит голова. Хочется пить, но с этим можно потерпеть, а вот в туалет хочется невыносимо. Он попытался приподняться, но в тело больно впились верёвки. «В плену!» – понял он и застонал. Вокруг тишина. Превозмогая боль, он повернулся на бок и начал извиваться, пытаясь ползти. Наконец лицом задел что-то похожее на ветку и почувствовал запах хвои. «Ёль? В помещении? Новый год! Значит, должны быть украшения. Если разбить какую-нибудь игрушку, то осколком можно перерезать верёвки». Он приподнялся, насколько мог, и начал шарить лицом в колючих ветвях.

– Очухался? – услышал он женский голос.

– Кто здесь?

– Совесть твоя!

Скрипнули пружины дивана, мимо кто-то прошёл, и стало светло. В зеркальном шарике отразилась нависшая над ним фигура с автоматом. Женщина наклонилась и перевернула его на спину. Яркий свет люстры резанул по глазам. Он зажмурился.

– Мммм… развяжи, – прохрипел он.

– Это ещё зачем?

– Ссать хочу.

– Да… это проблема.

– Почему?

– Потому что я не знаю, чего от тебя ожидать.

– И что мне теперь? В штаны обделаться?

– Ладно. – Женщина развязала узел на ногах и ослабила верёвку. – Но имей в виду: начнёшь буянить – убью.

Он освободился от пут, с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошёл вверх по лестнице. Охранница шла сзади и подталкивала, когда он останавливался, не зная, куда дальше. Наконец она втолкнула его в дверь туалета.

Закрывшись и сделав все срочные дела, он замер, чтобы собраться с мыслями. Последнее, что помнил – его завалило в танке. Открыть люк не удалось. Выехать из-под завала тоже. Кончилось топливо, аккумулятор сел, и калорифер перестал работать. Стало очень холодно. Он до последнего пытался что-нибудь придумать, но что там можно было придумать? «Значит, откопали». – Он даже не знал, радоваться этому или нет.

«Где я? – он наконец навёл резкость и огляделся. Кафель, туалетная бумага… – Живут же гады!» Он провёл рукой по лицу. Переносица болит и распухла. Это, когда врезался в дом, ударился о триплекс. Но больше вроде не били. Щетина трёхдневная, значит, без сознания был сутки, максимум двое. Голова гудит – видимо, сотрясение мозга. Любая попытка сосредоточиться доставляет боль. Но надо как-то отсюда выбираться.