профессиональных взглядов, сможет поставить такой же диагноз, как и его коллега. По убеждению специалистов из Университета Вашингтона, благодаря данным характеристикам, которые отсутствовали в первых двух изданиях DSM, диагностика должна стать надежной и непротиворечивой. Трое психиатров полагали, что Крепелин сможет спасти психиатрию.

Робинс, Гьюз и Винокур – выходцы из семей, которые незадолго до этого переехали в США из Восточной Европы. Каждый день за совместным обедом они обменивались идеями. Их объединяло чувство общей цели и изолированность от коллег. (Положение изгоев привело к тому, что в 1950—1960-е годы Национальный институт психического здоровья отказывался финансировать их клинические исследования.) Как вспоминает Гьюз, в 1960-е годы специалисты из Университета Вашингтона постепенно начали понимать: «Люди из разных уголков страны были заинтересованы в том, чтобы в психиатрии произошли изменения. Они искали того, кто возьмет руководство на себя. На протяжении многих лет это играло нам на руку, когда дело доходило до набора единомышленников. Ординаторов, которые не хотели обучаться психоанализу, отправляли в Сент-Луис. У нас было множество интересных ординаторов». Одним из них оказался Джон Фейнер.

После окончания медицинского факультета Канзасского университета Фейнер планировал продолжить обучение и углубиться в терапию, но его призвали на военную службу. Он был военным врачом и лечил ветеранов войны во Вьетнаме. Психическое опустошение солдат произвело на Фейнера такое впечатление, что после окончания службы он решил сменить направление. В 1966 году Джон Фейнер поступил в Университет Вашингтона, чтобы обучаться психиатрии.

После того как он три года проработал ординатором, его пригласили на собрание с Робинсом, Гьюзом и Винокуром. Фейнер быстро перенял их точку зрения на диагностику, схожую с позицией Крепелина, и решил попытаться определить критерии для выявления депрессии, опираясь на идеи трех психиатров. Он изучил около тысячи опубликованных статей об аффективных расстройствах и исходя из этих данных предложил набор характерных симптомов депрессии. Стремительный прогресс ординатора произвел впечатление на Робинса, Гьюза и Винокура. Они решили учредить комитет, чтобы помочь Фейнеру, и призвали его найти критерии не только для депрессии, но и для всех известных ментальных расстройств.

Комитет, в который вошли также Роберт Вудрафф и Род Муньос, психиатры из Университета Вашингтона, проводил заседания раз в одну-две недели на протяжении девяти месяцев. Фейнер работал без устали. Он приносил на рассмотрение комитета все статьи, которые только мог найти, по каждому заболеванию. Члены комитета использовали эту информацию, чтобы выдвинуть на обсуждение критерии, которые обсуждались, уточнялись и одобрялись группой. В 1972 году Фейнер опубликовал окончательную систему в престижном журнале Archives of General Psychiatry («Архивы общей психиатрии») под названием «Диагностические критерии для использования в психиатрических исследованиях» (критерии Фейнера). Статья завершалась предложением, которое специально было написано в укор психоаналитикам: «Эти симптомы представляют собой обобщение, основанное на данных, а не на суждениях и традициях».

Работа Фейнера стала одной из самых влиятельных публикаций в истории медицины и одной из самых цитируемых статей, которые когда-либо появлялись на страницах психиатрических журналов. С момента публикации и до 1980-х годов статью цитировали в среднем по 145 раз в год. Для сравнения, обычная статья в Archives of General Psychiatry за тот же период цитировалась в среднем два раза в год. Но когда «Диагностические критерии для использования в психиатрических исследованиях» только вышли, они не оказали значительного влияния на лечебную практику. Большинство специалистов считали, что система, предложенная Университетом Вашингтона, – это бессмысленное теоретическое сочинение. Она казалась им средством исследования, оторванным от реальности: специалисты не видели практического применения такой диагностики при лечении невротиков. Но пара психиатров все же обратили на нее внимание. Одним был Роберт Спитцер, другим – я.

Через пять лет после публикации статьи Джон Фейнер приехал в нью-йоркскую больницу святого Винсента (Манхэттен), где я второй год проходил ординатуру, и рассказал о новых диагностических критериях. Внешне Фейнер был непримечательным, но его дерзкая манера речи и живой интеллект придавали ему харизмы. Я все больше разочаровывался в психоанализе и наблюдал в своей повседневной практике сложные клинические случаи, поэтому идеи Фейнера нашли во мне отклик.

По традиции после выступления лектор обедал с ординаторами больницы святого Винсента. За пиццей и газировкой мы задавали Фейнеру вопросы. Помню, я был чрезвычайно назойливым и продолжал говорить с ним, даже когда он вышел из корпуса на улицу, чтобы вызвать такси. Фейнер рассказал мне, что недавно переехал и устроился работать на новый психиатрический факультет, который незадолго до этого появился в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Кроме того, недалеко от Ранчо-Санта-Фе он открыл частную психиатрическую клинику, где применял новые диагностические методы. Эта встреча с Фейнером оказалась для меня неожиданно благоприятной.

Через несколько месяцев после знакомства с ним мне позвонил дядя и рассказал, что у его дочери – моей двоюродной сестры Кэтрин – начались проблемы в колледже. Меня это удивило, потому что я отлично знал сестру: она умная, рассудительная, спокойная девушка. Но дядя сказал, что в последнее время Кэти как с цепи сорвалась. Она допоздна веселилась на вечеринках, напивалась, занималась незащищенным сексом и встречалась сразу с несколькими парнями. Но время от времени Кэти закрывалась в комнате на несколько дней, пропускала занятия и не хотела ни с кем разговаривать. Дядя не знал, что делать.

Я позвонил соседке Кэти и коменданту общежития. По их обеспокоенному рассказу стало понятно, что моя сестра, вероятно, страдает маниакально-депрессивным психозом, который сейчас называют биполярным расстройством. В университете были специалисты по ментальному здоровью, но психологи и социальные работники могли лишь провести консультацию. Во главе университетской кафедры психиатрии стояли последователи Фрейда. То же самое можно сказать и обо всех видных психиатрических центрах того времени (в их числе клиника Меннингера, центр Остен-Риггс, лечебница Честнат-Лодж, больница Шеппарда и Пратта, клиника Пейна Уитни). Я начал сомневаться в эффективности психоанализа, поэтому не хотел доверять здоровье двоюродной сестры фрейдистам. Но как тогда помочь Кэти? Внезапно мне в голову пришла мысль: нужно позвонить Джону Фейнеру.

Я объяснил ситуацию, в которой оказалась Кэти, и придумал план, как получить разрешение на лечение в новой больнице на другом конце страны, чтобы моей сестрой занимался именно Фейнер. После обследования Кэти при помощи своих критериев Фейнер подтвердил мой предварительный диагноз – «маниакально-депрессивный психоз». Он начал лечить ее препаратами лития (новое и очень спорное лекарственное средство). Через несколько недель состояние сестры стало стабильным. Кэти выписали из больницы, она вернулась к учебе и успешно окончила колледж.

Сегодня я выступаю против лечения пациентов в других штатах, так как квалифицированную психиатрическую помощь обычно получается найти ближе к дому.

Но в 1977 году, в самом начале карьеры, я был не настолько уверен в своей профессии, чтобы рисковать здоровьем близкого человека, отправив его в учреждение, которое