придерживается человек, подвергаются испытанию, когда что-то случается с членом его семьи. Вспомним Р. Д. Лэйнга и его теорию о шизофрении как о символическом путешествии. Дочь психиатра заболела шизофренией, и в конечном счете он отказался от своей концепции. Сын Чарльза Сокарайдеса, Ричард, родился в том же году, когда его отец начал работать с пациентами-геями. В подростковом возрасте сын открыто заявил о своей гомосексуальности и осудил теории отца. Ричард стал самым высокопоставленным открытым геем: он работал в федеральном правительстве в качестве советника президента Клинтона. Но, в отличие от Лэйнга, Сокарайдес до конца жизни оставался непоколебим в своем убеждении, что гомосексуальность – это болезнь.

Сами геи смотрели на себя иначе, чем психиатры. В конце 1960-х годов многие гомосексуалисты почувствовали, что гражданский активизм придает им сил: мирные митинги, марши за гражданские права, протесты против закона об абортах, сидячие забастовки за феминизм. Они начали создавать собственные организации (например, Фронт освобождения геев) и проводить свои демонстрации (такие как акции гей-прайда за отмену законов против содомии, криминализующих удовлетворение чувственной страсти с лицами своего пола), бросая вызов ограниченному восприятию гомосексуальности в обществе. Неудивительно, что на ранних этапах одной из наиболее заметных и убедительных мишеней движения за права геев была психиатрия.

Гомосексуалисты начали открыто высказываться о неприятном опыте психиатрии, особенно о психоанализе. Они вняли обещаниям докторов, что после терапии должно быть «лучше, чем просто хорошо», поэтому обращались к ним, чтобы наладить отношения с самими собой. Однако после нескольких сеансов геи начинали чувствовать себя ничтожными и никому не нужными. Особенно мучительными были распространенные истории о том, как психиатры пытались изменить их сексуальную идентичность с помощью гипноза, методов конфронтации и даже аверсивной терапии (в ходе последней человека заставляли, в частности, терпеть болезненные электрические разряды, которые иногда пропускали через половые органы).

Джон Фрайер под маской Доктора Х. Анонима с Барбарой Гиттингс и Фрэнком Кэмени в 1972 году. Конференция АПА по вопросам гомосексуальности и ментальных расстройств, получившая название «Психиатрия: друг или враг геев? Диалог» (Кей Тобин. © Отдел рукописей и архивов, Нью-Йоркская публичная библиотека)

В 1970 году группы по защите прав гомосексуалистов впервые провели демонстрацию во время ежегодной встречи АПА в Сан-Франциско, объединив усилия с набирающим обороты антипсихиатрическим движением. Активисты сформировали человеческую цепь вокруг конференц-центра и помешали врачам пройти на собрание. В 1972 году Альянс гей-активистов в Нью-Йорке решил организовать шок-акцию на собрании поведенческих терапевтов, чтобы прекратить применение аверсивной терапии. Помимо этого, в том же году психиатр и борец за права гомосексуалистов Джон Фрайер выступил с речью на ежегодном собрании АПА.

Сделал он это под именем Доктор Х. Аноним. Фрайер был одет в смокинг, парик и жуткую маску. Он говорил в специальный микрофон, который искажал его голос. Известная речь начиналась с таких слов: «Я гей. Я психиатр». Далее он рассказал о тяжелой жизни психиатров-гомосексуалистов, которые были вынуждены скрывать свою ориентацию от коллег, опасаясь дискриминации, и в то же время скрывать профессию от других мужчин-геев из-за их нелюбви к этой профессии.

Энергия и открытость борцов за права гомосексуалистов произвели впечатление на Роберта Спитцера. Прежде среди его друзей и коллег не было геев. Пока ему не поручили разобраться с проблемой классификации, он считал, что гомосексуальность, вероятно, заслуживает того, чтобы находиться в категории ментальных расстройств. Но энтузиазм активистов убедил его в том, что этот вопрос должен обсуждаться открыто и в итоге решаться посредством исследования и вдумчивых дебатов.

На следующем ежегодном совещании АПА в Гонолулу Спитцер организовал дискуссионный форум по вопросу о том, следует ли вносить диагноз «гомосексуальность» в DSM. В рамках обсуждения состоялись дебаты между психиатрами. Одни из них были убеждены в том, что гомосексуальность является результатом неполноценного воспитания, а другие считали, что нет никаких значимых доказательств того, что это ментальное заболевание. По приглашению Спитцера Рональд Голд, влиятельный член Альянса гей-активистов, получил возможность высказать свое мнение о допустимости отнесения гомосексуальности к ментальным расстройствам. На мероприятии присутствовало более тысячи человек: специалисты по психическому здоровью, геи и лесбиянки. Событие широко освещалось в прессе. Позже сообщалось о том, что верх взяли противники трактовки иной сексуальной ориентации как заболевания.

Через несколько месяцев Голд привел Спитцера на тайное собрание группы психиатров-геев. Спитцер был поражен тем, что среди присутствующих оказалось несколько глав психиатрических отделений известных медицинских учреждений, а один из участников встречи ранее был президентом АПА. Все они жили двойной жизнью. Заметив Спитцера, присутствующие удивились и возмутились, так как решили, что он, будучи влиятельным членом Американской психиатрической ассоциации, позаботится об их исключении, а это разрушит их карьеры и семьи. Однако Голд заверил их, что Спитцеру можно доверять. Он – их главная надежда на восстановление справедливости. Спитцер хотел тщательно проанализировать вопрос о том, является ли гомосексуальность заболеванием и следует ли оставлять ее в DSM.

Беседа с участниками собрания убедила Спитцера в следующем: достоверных данных, указывающих на то, что гомосексуальность является результатом патологического процесса или нарушения функционирования мозга, нет. «Борцы за права геев оказались отличными ребятами: дружелюбные, внимательные, сочувствующие. Мне стало понятно, что гомосексуальность не мешает человеку полноценно функционировать в обществе во всех смыслах», – вспоминает Спитцер. К концу встречи он был убежден, что диагноз 302.0 «гомосексуальность» необходимо исключить из DSM-II.

Таким образом, Спитцер оказался в интеллектуальной ловушке. С одной стороны, участники антипсихиатрического движения утверждали, что все ментальные заболевания являются искусственными социальными конструктами, которые увековечили специалисты, жаждущие власти. Как и все в АПА, Спитцер понимал, что их доводы разрушают репутацию профессии. Он считал, что психические расстройства – это настоящие заболевания, а не социальные конструкты. Но теперь он собирался объявить гомосексуальность именно таким социальным конструктом. Если Спитцер откажется от диагноза «гомосексуальность», это даст повод противникам психиатрии требовать того же в отношении других заболеваний (например, шизофрении и депрессии). Еще большее беспокойство вызывал риск того, что, возможно, страховые компании воспользуются решением об отмене диагноза «гомосексуальность» как предлогом для прекращения оплаты любого психиатрического лечения.

Если же Спитцер решит оставить диагноз в DSM, чтобы сохранить лицо психиатрии, это значительно ухудшит жизнь многих здоровых мужчин и женщин, которые испытывают влечение к людям своего пола. Психоанализ не предлагал выхода из этой запутанной ситуации, так как его сторонники продолжали настаивать на том, что гомосексуальность является результатом травмирующих конфликтов в детстве. Спитцер смог справиться с этой головоломкой. Он придумал новую психиатрическую концепцию, которая окажется ключевой в принципиально новом издании DSM, – субъективный дистресс.

Доводы Спитцера были следующими: если нет явных доказательств того, что состояние клиента вызывает у него эмоциональное расстройство или мешает ему