– Ого, – тихо удивился он. – Мы пристали к земле.

Гизмо глянула на лабрадора, потом высунула из пасти язычок и подчёркнуто бодрым тоном сказала:

– О! Отлично! Получилось!

– Наконец-то! – гавкнул Крепыш, спрыгнул с ящика и пошлёпал к берегу, утопая в мягкой илистой жиже по самый живот. Лапы у него почти целиком покрылись грязью. – Ух, гадость какая!

Макс тоже соскочил с ящика, за ним – Гизмо. Оба оттолкнулись сильнее и приземлились дальше. Крепыш откинул назад голову и завыл в темнеющее небо, с трудом вытягивая лапы из вязкой грязи:

– Помогите! Я тону, верзила! Земля хочет проглотить меня!

Макс, посмеиваясь про себя, подошёл к таксу, схватил его зубами за шкирку и вытащил из топи. Он отнёс друга на берег и опустил на траву.

– Природа! – подвывал Крепыш, облизывая себя, чтобы счистить грязь. – Терпеть не могу!

– Где мы, как ты думаешь? – спросила Гизмо Макса.

Тот окинул взглядом окрестности. За спиной у них текла река; она была гораздо спокойнее, чем под мостом, где они наткнулись на ящик, но всё равно несла свои воды достаточно быстро и оставалась опасной. Дальше к северу вдоль берега, в той стороне, откуда они приплыли, виднелись одни только деревья. А вот к югу лес отступал от берега, и ниже по течению виднелся мост со следами шин, какие Макс видел рядом с брошенной на шоссе машиной.

– Умираю с голоду, – заявил Крепыш, сплёвывая комочки грязи. – Сейчас я готов даже в мусорной куче порыться, хотя предпочёл бы обойтись без этого. Ну, вы сами понимаете. – Оглядевшись вокруг, такс повесил уши. – Но мы, кажется, застряли в какой-то глухомани.

Макс принюхался. Ветер дул с востока и нёс с собой пыльный, грязный запах. Лабрадор ощущал его всего раз в жизни, когда родители вожаков его стаи везли их через место, полное домов высотой до самого неба, где не было ни кустика травы – только бетон и асфальт.

Человеческий город. Он намного обширнее, чем поляна Анклава, и собак там наверняка значительно больше.

– Тут недалеко город, – сообщил своим друзьям Макс и направился вдоль берега к ближайшей поляне. – Могу поспорить на что хотите, но Мадам и старый приятель Дэнди Когтя пошли туда. – Не в силах сдерживать восторг, пёс яростно замахал хвостом. – Может быть, они встретили там людей!

– Ого! – обрадовалась Гизмо, поставив уши торчком. – Город! Там точно много еды и мест, где можно спать.

– Еда?! – пролаял Крепыш. – Постель?! Люди?! Я – за! – Только что отчищенные от грязи лапки так и замелькали: такс бросился вперёд, обогнав Макса.

– Может быть, там, в этом городе, не просто какие-то люди, – предположила Гизмо. – Может, там твои люди, и Мадам нашла их, и, может быть… если мои ещё не забыли меня…

– Не тревожься, – подбодрил её Макс, пока они рысцой бежали рядом, – даже если мы не найдём твоих людей, вожаки моей стаи или стаи Крепыша с радостью возьмут тебя к себе.

– Ты думаешь? – не поверила Гизмо и посмотрела вверх, на Макса, очень серьёзными маленькими глазками.

– Определённо.

– О да! – включился в разговор Крепыш, радостно оглядываясь на Гизмо через плечо. – Уверен, вожаку моей стаи понравится такая общительная собака, как ты. И по ночам мы сможем спать бок о бок в моей собачьей постели, чтобы было теплее!

– Может быть! – отозвалась Гизмо. – А может, у меня будет собственная постель. Вот было бы здорово!

– Ага, – согласился Крепыш, однако уши у него при этом слегка обвисли. – Собственная постель – это тоже хорошо. Конечно! – Посмотрев вперёд, он добавил: – В любом случае мы найдём себе пищу и место для ночлега. Меня уже утомило это путешествие. Я почти готов согласиться на переноску, а это о чём-то говорит.

Прохладный ветер лохматил шерсть на спине Макса; глаза пса вновь устремились к мосту. Они втроём перебрались на другую сторону реки, оставив позади один мост, – но впереди есть другой, так что волки без труда одолеют водную преграду.

План по спасению Анклава предполагал, что они уведут волков, пустят их по своему следу. Пока они плыли на ящике, Макс расслабился и отвлёкся на разговоры, позволил себе думать о других вещах. Однако теперь он почти слышал за спиной завывания преследователей, а потому сказал:

– На самом деле, Крепыш, я не думаю, что мы избавились от опасности.

– Неужели?

Макс покачал головой:

– Волки не оставят нас в покое. Нам нужно оторваться от них как можно дальше.

– Значит, нам придётся ещё пробежаться? – возбуждённо виляя хвостиком, спросила Гизмо.

– Ещё пробежаться? – заскулил Крепыш. – У-у-у…

– Боюсь, что так, – сказал Макс. – Или так, или…

– Закончить, как Гюнтер, – заключила Гизмо.

Крепыш остановился, развернулся и посмотрел на своих приятелей. Наверное, он хотел заспорить, однако, увидев уныло опущенные уши и хвост Гизмо, лишь согласно кивнул.

Солнце село за деревья на противоположной стороне реки, небо окрасилось в лиловый вечерний цвет. Макс стоял на страже, а его друзья лакали речную воду. Путешествие пока шло куда труднее, чем он предполагал. И теперь у него прибавилось забот: нужно было не только отыскать Мадам и своих людей, но и оберегать Крепыша и Гизмо. Ведь, как бы то ни было, он взялся за них отвечать.

Три собаки совершали пеший бросок в ночи – сначала через лес, затем по пустырям и грунтовым дорогам. Они часто останавливались передохнуть, потому что, хотя и выпили воды, сколько влезло, пустые животы бурчали: хотелось есть. Однако долго стоять Макс не позволял.

Уши он постоянно держал востро: не выслеживают ли их волки? И постоянно принюхивался: ему всё время мерещился в воздухе их неприятный мускусный запах.

Однако, насколько Макс мог судить, волки потеряли их след. Может, они вообще бросили погоню. Может, решили вернуться в магазин, к запасам шариков или, что хуже, к Анклаву.

Об этом пёс старался не думать.

Когда солнце начало всходить над горизонтом, трое друзей уже едва переставляли лапы. Они вышли на дорогу в два раза шире той, что вела через соседний с Анклавом городок. Она поднималась на высокий холм. У Макса слипались глаза, Крепыш спорил о чём-то сам с собой, но так тихо, что слов было не разобрать.

Только Гизмо как будто сохраняла бодрость и не теряла бдительности. На своих коротких лапках она бежала трусцой впереди двух друзей, высоко подняв голову и вертя мордочкой из стороны в сторону; уши терьерши стояли торчком, а маленький розовый язычок игриво высовывался из пасти.