— Олежек, мне страшно! — простонала она. — Меня всю трясет…

Муж прижал ее к себе, а сын Петр, как заметил Дмитрий Алексеевич, несколько скривился. Похоже, пасынок не испытывал особо теплых чувств к молодой мачехе.

Послышались шаги, на пороге появилась Нинель Львовна, как всегда, одетая в строгий костюм и, как всегда, без улыбки на лице.

— Олег Петрович, пришел факс из Владивостока, требуется ваше участие…

Хирург поцеловал жену, погладил детей по головам и сказал:

— Идите к себе, у нас мужские разговоры. Все будет хорошо, это очень скоро закончится.

— Через двадцать четыре часа! — заметил внезапно визгливым голосом сын Петр, и отец злобно взглянул на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Он дал тебе двадцать четыре часа, папа! Он мог бы всех нас взорвать, но не стал! Или отравить! Или расстрелять! Это же демонстрация власти, его власти над нами! Над тобой!

Сын нервно засмеялся, а Ирдышин подошел к нему, тряхнул за плечи и прошипел ему в лицо:

— Не истери! И не веди себя как баба! Надо было тебя в детстве больше ремнем пороть, не вырос бы таким оболтусом и неженкой! Зря мать за тебя заступалась, царство ей небесное… Запомни, мне никто не страшен, и уж точно не этот сумасшедший!

— Врешь, папа, ты боишься, причем очень сильно! — заявил Петр, отец замахнулся, чтобы ударить его по лицу, но от этого его удержал ледяной голос Нинель Львовны:

— Олег Петрович, так я могу рассчитывать на ваш ответ? Владивосток ждет! У них уже вечер…

Ирдышин, медленно опустив руку, с брезгливым выражением лица вытер ее о лацкан пиджака и проговорил:

— Не хочу тебя видеть, Петр! Не мешайся под ногами, все равно от тебя толку нет! Иди и куролесь с девочками, как ты это все время делаешь!

Он повернулся к секретарше и произнес деловым тоном:

— Ответьте, что перезвоню через пять минут. Подождут, никуда не денутся.

Верная помощница кивнула и вышла. Потянулся за ней и старший сын. Когда он закрыл за собой дверь, хирург посмотрел на Дмитрия Алексее— вича:

— Так что вам стало известно? Здесь нет никого, кто мог бы что-то разболтать и помешать вашим контрмерам. Я как клиент имею право знать!

Дмитрий Алексеевич спокойно сказал:

— Я же не советую вам, как проводить операции. Так что прошу смириться с тем, что на данном этапе я не могу выдать вам информацию о том, что мы предпринимаем. Но будьте уверены, у нас два подозреваемых, которых мы тщательным образом прорабатываем…

Хирург вплотную подошел к нему, посмотрел в глаза и произнес:

— Ну что же, лошадей на переправе не меняют. Это я о вас и ваших ребятках. Думаю, вы правы и вам нужно доказать, что этот сумасшедший не в состоянии обставить вас. Поэтому сделаю вид, что поверю информации о двух потенциальных подозреваемых. Но к вечеру хочу получить отчет о результатах вашей деятельности. Иначе можете убираться прочь!

Дмитрий Алексеевич молчал, а хирург отошел от него и продолжил:

— А ведь Петька прав… Этот урод пытается запугать меня. И это не просто сумасшедший, а хитрый сумасшедший. Ибо ему удалось сорвать многомиллионную сделку. Это, конечно, плохо, но ничего, вместо Запада придется заняться продвижением моей концепции на Восток, все окупится сторицей. Однако меня беспокоит этот ультиматум… Двадцать четыре часа истекают этим вечером…

Он взглянул на дорогие часы, висевшие у него на запястье.

— Никакого нового удара не будет, — сказал тоном, не допускающим сомнений, Дмитрий Алексеевич. — Это я вам обещаю…

— Вы уже обещали! — огрызнулся Ирдышин. — И что из этого вышло? Запомните, никогда не обещайте того, что не сможете выполнить. Это мое железное правило хирурга!

Помолчав, он добавил:

— Петька прав. Я… Нет, не боюсь. Опасаюсь… Не за себя, а за своих близких. Например, за Жанну с детишками. За Лизу, которая живет в Москве одна… Ну, отчасти и за Петьку, хотя он за себя постоять сумеет.

— В особняк он проникнуть не сможет. Вашей дочери мы предложили защиту, но она отказалась. Охранять ее против воли мы не можем. Однако, как я понял, у нее в друзьях ходит Айман Джанбатов, а у него имеется практически личная армия, которую он готов бросить на защиту безопасности вашей старшей дочери…

Олег Петрович задумался, потом повеселел и заметил:

— Но учтите, второго такого прокола я вам не спущу. А сейчас мне надо срочно переговорить с Владивостоком, потому что дела не терпят отлагательств. Жду отчета к семи вечера!

Он удалился, оставив дверь открытой. Дмитрий Алексеевич, думая о только что завершившемся разговоре с клиентом, подошел к бару и налил себе немного коньяка. Да, ночка выдалась неспокойная…

— Дмитрий Алексеевич! — раздался у него за спиной голос, и шеф «Закона и порядка», резко обернувшись, увидел Егора Шубина.

— Хочешь? — спросил, указывая на бутылку. — Чертовски хороший коньяк! Такой даже я себе позволить не могу. Да, надо было стать пластическим хирургом…

— Нет, благодарю. Мое начальство не одобряет спиртные напитки во время работы, — ответил с легкой улыбкой Егор. — Тут кое-какая мысль возникла…

Дмитрий Алексеевич поставил бокал с так и недопитым коньяком на барную стойку и пристально взглянул на молодого человека.

— Ну, давай, выкладывай! По лицу вижу: надумал что-то стоящее!

Егор смущенно кашлянул и сказал:

— Думаю, вся проблема в личности того, кто нам противостоит. Это наверняка псих, но весьма хитрый. И знающий толк в военном и сыскном деле. Что уже ограничивает круг подозреваемых. Этот псих наверняка действует в соответствии со своим тайным планом…

— Планом? — переспросил шеф. — Каким таким планом?

— Планом мести! — убежденно ответил Егор. — Его цель, на что указывают все его поступки, наказать нашего клиента. Наказать за какое-то совершенное, видимо, достаточно давно, деяние. Вероятно, преступление… Скорее всего, так и оставшееся без внимания правоохранительных и судебных органов.

Он запнулся и взглянул на Дмитрия Алексеевича, который внимал каждому его слову.

— Значит, необходимо узнать, что за самый страшный грех имеет в виду автор анонимок. И сказать нам это может наш клиент, но он… Он, видимо, не захочет это сделать. Значит, нам надо попытаться узнать это без его помощи…

Дмитрий Алексеевич хмыкнул и произнес:

— Вообще-то мы ведем расследование в отношении этого психа, а не нашего клиента. Но ты, конечно, прав, Шубин. Ирдышин — крепкий орешек, или соврет, или вообще ничего не скажет, если задать ему вопрос. Думаешь, я не задавал? Но он не желает ничего сообщать, переводя стрелки на нас и обвиняя нас в халатности. И он абсолютно прав. Проворонили мы этого придурка, проворонили! И кто бы мог подумать, что из-за этой обезьяны со вскрытой черепной коробкой будет столько воплей!