– Но тогда…

Я уточнил:

– Марат предложил привлечь его как главу пиар-компании. Против нас такие волны говна катят, а мы молчим и утираемся!.. А Уткин специалист вешать лапшу на уши, он же писатель!.. Мог бы и поработать на общество. За приличное жалованье. Сейчас с писательством дела плохи.

Фауст задумался, всегда обдумывает как скажет и что скажет, а Марат сказал с азартом:

– Попробуйте, шеф! Просто дайте шанс. Только не надо про никчёмность грёбаной литературы, и что это вроде выделывать деревянные ложки или валять валенки. Хотя не понимаю, их валяют по полу или по траве?

Фауст вельможно поморщился, но взглянул на меня, я с некоторой неохотой кивнул, и Марат сказал с готовностью:

– Хорошо, закину удочку.

– Только помягче! – предупредил Фауст. – Гуманитарии дураки, потому все обидчивые.

– Буду облаком в штанах!

Марат вскоре появился скромно сияющий, с потупленными глазками, сообщил как бы вскользь, что с Уткиным переговорил, тот отнёсся к нашему предложению с интересом, хотя старался держаться индифферентно и незаинтересованно.

Даже хорохорился, дескать, всё в порядке, но в разговоре с неохотой признал очевидное, дела в издании книг совсем плохи, не помогает ни электронка, ни озвучивание. Даже продажа прав киношникам на нуле, тем проще самим клепать сценарии из готовых блоков, что поставляет заточенный под это непотребство ИИ.

– В конце концов признался, – сообщил он с горделивым смешком, – что жалованье для него весьма решающий довод. Гонорары, даже большие, всегда были вещью непостоянной, а сейчас и мизерные кончились.

Я вздохнул с облегчением.

– Нехорошо такому радоваться, но вроде бы момент для вербовки самый что ни есть ого?

– Точно, шеф.

– Интересовался именно жалованьем? Насчёт условий работы не педалировал?

– Точно, – повторил он. – Глазки заблестели, когда я про жалованье упомянул как бы вскользь. Я же сразу польстил, сказал, что он гений, может такую рекламу задвинуть!.. Сейчас все писатели чем-то да подрабатывают.

Я обронил:

– Но чаще на иждивении у жён.

– А что, – сказал он с вызовом, – равноправие!..

– Не все женщины в восторге, – заметил я. – Некоторые начинают догадываться, что мы их с этим равноправием крупно надули… Хорошо, теперь нужно встретиться в реале, обговорить условия.

– Всё сделаю!

Через час вбежал в кабинет, пренебрегая широкополосной связью, и ликующе доложил, что договорился встретиться у него дома, это недалеко, четверть часа в дороге, нам же всё равно делать нечего, после того как нас в шею вытолкают из здания института.

– Прекрасно, – сказал я. – Теперь надо подумать, как запрячь по-настоящему, а то писатели слишком вольный народ. И вообще почему-то считают себя повелителями этих… как их… ага, дум!

Он сказал торопливо:

– Жаль, не смогу присутствовать, работа есть!.. Анатолий готов подменить, но как бы не напортил, всё-таки надо преподнести необходимость тоталитаризма творческой личности, Анатолий же сам такой творческий, что руки чешутся удавить…

Поздно вечером добрались до квартиры Уткина, а там я с порога вспомнил книги прошлых лет, где часто встречал расхожую фразу: «Вошёл прилично одетый мужчина, но по костюму было видно, что знавал лучшие дни».

По квартире Михаила тоже видно, что знавала лучшие и намного лучшие. Хотя обставлена прекрасно, даже шикарно, но это шик прошлых лет, даже прошлого десятилетия, а сейчас в глаза бросается, что нет ни одной новой вещи. Как будто из спальни Людовика Восемнадцатого, хотя Уткин вообще-то раньше окружал себя новомодными девайсами.

Он с ходу усадил нас на кухне, оглядел блестящими от возбуждения глазами, довольно потёр ладони.

– Давно не собирались вместе!.. Анатолий что-то снова похудел.

Анатолий буркнул:

– По твоим словам, у меня давно уже солидный отрицательный вес.

Михаил сказал благожелательно:

– Сейчас влупим кофейку, поправишься. Я от него всегда толстею.

Анатолий повертел головой, рассматривая просторное помещение, кухня плавно переходит в гостиную, а дальше просматривается часть того, что Михаил гордо именует кабинетом.

– У тебя была трёхкомнатная?

Уткин отмахнулся.

– А зачем она мне? Человека ограничивает в пространстве только отсутствие фантазии. Творческой личности и в однушке как во дворце Ашшурбанапала. Зато не встаю из-за стола, чтобы сделать кофе!

Он повернулся к плите и осторожно снял толстопузую джезву с декоративной росписью на боку арабской вязью, пахнуло жаром и бодрящим ароматом.

Мы молчали, когда он разливал кофе по маленьким чашечкам, жмот, Анатолий сказал с подковыркой:

– Жаль, нобелевки тебе не видать. её дают за серьёзную литературу, а литература для подростков по дефолту не может быть серьёзной.

– Литература для подростков, – возразил Михаил, – важная часть литературы!

– Для заработка? – уточнил Анатолий. – Мир строится взрослыми людьми. У взрослых взрослые проблемы, от них зависят судьбы мира, прогресса, всей цивилизации…

Михаил возразил с достоинством:

– У подростков тоже проблемы!

Анатолий хохотнул:

– Вот именно, тоже проблемы. Подростков не допускают даже до выборов, а то бы навыбирали всяких хевиметлов в президенты!.. Ха-ха.

Я заметил вкрадчиво:

– Зато у подростковой литературы выше популярность, что для Михаила так важно. Взрослых хоть и много, но тоже предпочитают читать что проще и полегче, типа подростковой. Не помню, чтобы кто-то намурлыкивал Моцарта или Шопена, а вот глупейшую «В траве сидел кузнечик» с детства помню, а моя жена до сих пор иногда начирикивает.

– А «Я играю на гармошке», – сказал Анатолий, – тоже весьма. Не помню, чтобы ария Берлиоза хоть где-то была популярнее, несмотря на все Оскары.

Михаил набундючился, в этот раз задираем слишком уж. Точно завидуем его популярности и гонорарам. Раньше тоже язвили, но мягше.

– Что-то у вас поломалось? – поинтересовался он вроде бы с сочувствием, но и едва заметной издёвкой. – У вас же этот, человеческий фактор!

Анатолий ответил мирно:

– Устаём много, да и недосып… Это не пёрышком по бумаге наскрипывать… Слушай, а ещё прибыльнее совсем детские! Подростковой не дотянуться до тиражей «Мойдодыра», «Мухи-цокотухи» или Агнии Барто… Не хочешь занять там нишу? Ты сможешь!

Михаил надменно поморщился, опуститься до детской, это совсем себя не уважать, хотя заработки там, как и популярность, намного выше. Соблазн, конечно, есть, но всё-таки, всё-таки, друзья совсем уважать перестанут. Настоящие друзья, а не те, кому лестно общаться со знаменитостью.