В комнате повисла тяжелая пауза.

– Н-ну почему… – немного смутился Арсений. – С чего это вы…

– Да с того! – победно воскликнула Анфиса. – Потому что, по вашим рассуждениям, вы просто не успели бы полюбить Ленку пылко, страстно и серьезно за такое короткое время! Вам же нужны годы! Правда, я не совсем понимаю, на что вы рассчитываете в вашем возрасте…

– Позвольте! – влез в дискуссию пузан Мякиш.

– И вы тоже, – быстро осадила его Анфиска. – Вам когда годы-то ждать? Надо быстренько выбрать себе женщину, быстренько ее полюбить и… и нестись к алтарю!

Арсений даже поморщился, так был не согласен.

– Ну что это такое – быстренько?! Мы что – кролики какие, что ли? Или у нас весенне-собачий период, что надо непременно в сроки уложиться! Это же… это же чу-у-у-увства! Это же… прожить надо! Помучиться! Пострадать безответно…

– Не успеете, – заверила Анфиса. – Помучиться, может, еще и удастся, а вот прожить… лет-то сколько?

– Господа! У меня по этому поводу даже стих есть! Я его давно написал, а никто не печатает! – радостно воскликнул Мякиш, вскочил, выкинул вперед руку и завыл: – Птичка несет себе яйца, котик орет на рябине, всем хорошо!

Маринка неприлично фыркнула и закрыла рот ладошкой – как-то не хотелось обижать Варькиного жениха.

– Да погодите вы с яйцами! – не мог успокоиться Арсений. – Хорошо им всем! И что вы мне годами тычете?! Ну сколько мне лет?! Ну всего-то сорок пять! Это же… Это же…

– Полжизни коту под хвост! – не успокаивалась Анфиса. – А вы еще и на любовь собираетесь столько времени тратить! Вам еще какие-то годы нужны, чтобы полюбить! И вообще! А чего вы тогда к Ленке прижались, если не любите ее ни фига?! Если вы еще не перестрадали, не перемучились и не прожили все это?! Сам говорит, а сам как тот кролик и есть!

– Я кролик?! – прошипел Наумов. – Да я… Я, между прочим! Да я ее знаете сколько лет люблю! Я ее… погоди-ка… сейчас подсчитаю… это я в каком году… раз-два-три-четыре…

И он стал быстро-быстро загибать пальцы, что-то бормотать себе под нос. Все терпеливо ожидали, что там такое он вытворит, и он вытворил – торжественно выдвинул здоровенный кулак и сунул его прямо в лицо Анфисы:

– Вот! Я ее двадцать восемь лет люблю, понятно?!

– Ого! – воскликнула Варька.

– Врет, – убедительно кивнул Мякиш. – Честно вам говорю – врет!

– Н-нет… – честно помотала головой Лена, потому что Анфиса и вовсе ничего не ответила, она боялась. Как-то неловко было возражать с кулаком возле глаз.

– Не понятно, – еще раз повторила Лена. – Какие же двадцать восемь лет, когда мы встретились только… да вот совсем недавно и встретились!

Арсений выдохнул, он подошел к столу, налил себе рюмку и быстро выпил.

– Пап, ты чего? – тихо спросила Варька. – Ты что-то путаешь.

– Ну и ладно, ну и путает, а вот я!.. – попытался было снова выпятиться на передний план Мякиш, но Лена его перебила.

– И все же… как это путает?

– Да ничего я не путаю, – сел на диван Арсений и обхватил голову руками. – Просто… В общем, тут такая история…

Он был еще совсем мальчишкой, лет тринадцать-четырнадцать, а ума на все восемь! Ну а как же объяснить, что с друзьями каждый зимний вечер проверял свою смелость и храбрость тем, что бегал по тонкому льду неширокой, но глубокой и своенравной речки! Ну не игралось им спокойно. Все ребята уже вовсю за девчонками носились, потихоньку от родителей прятались за гаражами с первой сигаретой, а эти все кому-то что-то доказывали. Игрушечки такие были. Ну и доигрались. Как все случилось, теперь Арсений уже и не вспомнит – тогда все будто отключило в голове начисто. Только помнит, что лед под ним треснул, помнит тяжелые, просто чугунные ботинки и огромные глаза девчонки рядом. А еще руки ее помнит – красные, некрасивые, пальцы как у Бабы-яги скрючены и цепляются за его, Сенькины, рукава. А потом она тянула его за ворот… И ведь вытянула! А была-то – пигалица! Оказалось, как только Сенька провалился под лед, смелые ребята тут же в панике дали деру. И откуда появилась эта девчонка, никто так и не узнал. Но если бы не она, не дожить бы Сеньке до Арсения Андреевича. А потом, когда он весь обледеневший, замерзший и ошалелый уже еле брел по берегу, втянув голову в плечи и широко растопырив руки, тогда к нему уже и друзья подбежали. Потащили домой к Петьке, у него мать в ночную работала, отогревали, поили чем-то, кажется, чаем, куда плеснули столовую ложку отцовской водки – все по минздраву! А той девчонке он даже «спасибо» не сказал, одно слово – ошалел, а она куда-то подевалась. Нет, друзья о ней, конечно, вспомнили, но так, вскользь, нехотя. Уж больно не хотелось признавать свое поражение перед настоящим-то испытанием.

А потом… в том же году или годом позже… да кто теперь вспомнит, но времени прошло прилично. Была уже поздняя весна или раннее лето, шел Сенька домой, шел поздно, и в кармане у него лежали двести пятьдесят рублей – деньги в ту пору огромные – отец алименты отдал за полгода, да не матери, как бывало, а ему, Сеньке, как мужику! Ну и шел этот «мужик» домой, поздно, потому что девчонку провожал после кино. И было на душе погано, потому что девчонка не сильно и нравилась, а жила у черта на куличках!

Он был уже недалеко от дома, когда к нему из подъезда вышли четверо. Ну ладно бы двое… ну черт с ними, трое! Но с четырьмя… И опять же – деньги! А курточка тоненькая – один карман на замке – сунься и бери денежки!

Сенька уже видел, как его начнут метелить, как полезут наглыми руками в карман куртки, какими глазами встретит его мать… И так обидно стало! Так обидно, что он твердо решил: сдохнет, а деньги не отдаст!

– Ну давай! Подходи, сволота! – уперся он спиной о стену дома. – Только троньте – всем глотки перегрызу!

И они стали подходить – медленно, вальяжно, с пьяными, презрительно-довольными ухмылками. А чтобы долго не мучить ни себя, ни жертву, тут же подобрали с земли какие-то длинные железяки, специально их тут побросали, что ли?! И у Сеньки вмиг пересохло во рту – убьют ведь, гады…

И кто знает, может, и убили бы, или покалечили, потому что намерения были серьезные, но… Тут послышался звон стекла, и сразу же двор оглушил чей-то трехэтажный ямб.

– Бежим! – дернул друзей один из нападавших, и парни дикими прыжками унеслись за чужие дворы.

Сенька еще и сам не успел опомниться, а кто-то уже тащил его за руку в подворотню… Потом они куда-то бежали, быстро, долго, до хрипоты в легких, а потом… потом Сенька вдруг уткнулся в чей-то затылок. Просто они уже были спасены и спаситель внезапно остановился. И обернулся.

– Ты?! – в один голос охнули они.

И он ее узнал, и она его. Перед ним стояла та самая девчонка с огромными глазищами и с красными, некрасивыми руками, которая уже спасла его однажды. И сегодня тоже… это она шарахнула по чьим-то окнам, чтобы не допустить пьяной, страшной, неравной драки. И вот тогда Сенька поверил, что ангел-хранитель – это не пустое слово, есть он! Только тогда об этом говорить было не принято, стыдно как-то, тем более мальчишке, стали бы бабкой звать. И руки целовать – тоже не принято было, тоже засмеять могли. Но тут ему было плевать. Он склонился к этим пальцам (и ничего они не корявые оказались! И руки нормальные, не красные совсем, даже ногти накрашены), склонился и неловко ткнулся пересохшими губами в эти руки, которые дважды его спасали.