двери по бокам от входа, после его подсказки ещё больше манящие, чтобы зайти. «Интересно, какая из них его?» – подумала Со, покосившись на дверь с небольшим стеклянным окошком.

– А что там? – спросила, озвучив за всех повисший в воздухе вопрос, самая смелая от своего статуса подружки второго Мастера Святая Мари.

Профессор никак не отреагировал. Он взял стоявшую на столе пепельницу и вышел на крыльцо.

– Нельзя так нельзя, – сказал Горшок и чуть не упал от неожиданности, когда дверь туалета отворилась, и вышла довольная и заметно повеселевшая девочка с красными волосами. Остальные пошли курить за Профессором.

Сумрачный дом освещён янтарным светом ламп. Вдоль стен выстроились чёрные стеллажи, на которых до самого потолка громоздились сотни книг. В укромных уголках уютно примостились обитые бархатом кресла. Со взяла на себя роль хозяйки в доме, где оказалась впервые, мыла стаканы и чашки, резала купленные в городе хлеб, сыр и ветчину для бутербродов. В подвесных шкафах нашла необходимую посуду и приборы. Не имея близких друзей, она испытывала потребность угодить всем и особенно острое желание понравиться ему.

В дом вернулись какие-то притихшие девочки и сели за стол, на котором лежали упаковки с сушками. Девочка с красными волосами открыла пакет и высыпала сушки в глубокую тарелку.

– Он меня трогал, – сдавленно шепнула русалка.

– Профессор?

– Да.

– Как трогал?

– За грудь.

– Ты его боишься?

– Нет, просто хочу уехать, – на миг её лицо выглянуло из-за повисших, как водоросли, волос.

Нож в руках Со застыл. Слух обострился до предела. Они повернулись, будто только сейчас её заметив, и посмотрели, пытаясь понять, слышала ли она их разговор, но она, не поднимая головы, смотрела на свои руки, делая вид, что ничего не слышала.

– Хорошо, – говорит девочка с красными волосами, – скоро поедем.

Они вышли, а Со так и стояла посреди кухни, её била жёсткая дрожь. Кажется, она стала слишком много хотеть и мечтать. Словно только сейчас осознала своё бессилие, и это привело её в отчаяние.

В такси мы едем молча, то ли домой, в Подколокло, то ли в ад. Картинки в памяти мелькают, словно огоньки за окном машины, освещая что-то смутно знакомое, но быстро исчезают, снова погружая меня в темноту.

Шляпа-федора лежала на подлокотнике кресла рядом с Профессором. Потянувшись к тарелке, он нечаянно смахнул её на пол, но не заметил. Она бесшумно упала на полосатый палас, которые стелют на дачах, но никогда в квартирах. Он взял с тарелки бутерброд с розовой ветчиной и, поднеся его ко рту, – кожа на лице натянулась так, что глаза были готовы вылезти из глазниц, – вонзил зубы в корку. Корка хрустнула, и крошки хлопьями посыпались ему на колени. Этот мужчина с бритой головой и тёмными глазницами, в которых белели выпученные глаза, казался похожим на доисторическую рептилию. Всё дело в освещении. При таком освещении кто угодно будет наводить ужас. Любой из них, рассевшихся кто на диване, кто в креслах, кто на стульях в большой тёмной комнате. Даже она, тем более она, внезапно очень пьяная, ёрзающая на стуле. На этом жёстком стуле невозможно было усидеть. Бутылка в сумке опустела ещё до того, как они добрались до дома. А дома, невзначай, стараясь сделать это незаметно, она подливала себе из других, стоящих на столе, открытых бутылок. Всё-таки хорошо, что они взяли с крышечками. Она пребывала в нетерпении, которое побуждало её сделать что-то безумное – подойти стряхнуть крошки с его колен, убежать, хлопнув дверью, в лес. Она была так счастлива сегодня, когда ещё в Школе он сказал, что они поедут на дачу, в метро, в супермаркете, когда он просил её выбрать вино, в маршрутке, когда он предложил ей один наушник, и они вместе слушали музыку, но сейчас чувствовала себя такой несчастной, что хотелось кричать, вырвать несчастный бутерброд, который сама сделала, из его рук, бросить на пол и размазать жирную ветчину по полу. Устроить сцену.

Воздух в комнате словно сгустился. Не осознавая, что делает, она, запнувшись о край паласа, подошла к дивану, на котором сидели двое студентов, и, заставив всех подвинуться, присела рядом с Нюрой – девочкой, к которой питала нежные чувства с самого первого дня и которая была единственной из всех её одногруппников, кто не вызывал раздражение. Она прижалась к ней, взяла за руку, переплетя пальцы, как тогда в метро с Профессором, а другой рукой гладила её волосы, изливала на неё всю нежность, которая копилась в ней к Профессору.

– Нюра, ты такая красивая, – шептала она ей на ухо, – кожа такая нежная, – говорила она, гладя её по лицу.

Я вышла из такси, придерживая рукой спадающие чужие штаны, и, заплетаясь в длинных штанинах, преисполненная самых дурных ожиданий, направилась к дому, пропуская его вперёд. Пакет с мокрой одеждой остался в такси.

Это ничего не значит, говорила она себе, пока одногруппники вызывали такси, решая, кто с кем поедет. Она молча смотрела, не зная, что сказать или сделать. Когда её спросили, поедет ли она с ними, отвечала, что остаётся.

– Ты что, как ты будешь добираться?

– Никак. Я останусь здесь, – сказала она, стараясь, чтобы голос не срывался.

– Ты что? – они смеялись, думая, что она шутит.

– Я остаюсь, – повторила она.

– Езжай с ними, – сказал Профессор.

Ему было совершенно не смешно. Она открыла рот, пытаясь найти нужные слова, но не нашла. Безопаснее всего было промолчать, вцепившись пальцами в бёдра, крепко стиснуть кожу. Она создала двусмысленную ситуацию, к тому же была пьяна. Она хотела только, чтобы они все вместе с русалкой уехали, хотела остаться с ним наедине. Хлопнули дверцы, и из-за забора донёсся звук отъезжающих машин.

Она вернулась в дом, отчаянно надеясь увидеть в конце туннеля хоть какой-то проблеск, который покажет, куда ей двигаться. Не отпускало чувство, что за свою глупость она заслуживает наказания. Села за стол и смотрела на рассыпанные по его поверхности сушки. На столе стояло блюдце с влажными сливовыми косточками. На дне глубокой тарелки плавало несколько целых плодов. На подоконнике лежал потрёпанный, тяжёлый, как кирпич, телефонный справочник в мягкой обложке, блюдце с бурыми, сальными и запылившимися мелкими монетами. Одним глотком она допила остатки вина из чужой, оставленной на столе чашки, слизнула каплю с ободка. Её мучила жажда. Она подошла к раковине и налила холодной воды. Залпом выпила и трясущимися руками налила ещё. Снова села за стол. После утоления жажды захотелось есть, и она прожевала одну неприятно жёсткую сушку, которая сразу забила зубы.

Профессор