– Костя, прошу ко вчерашнему разговору отнестись серьёзно. Обещай мне, – Соня обнимает Константина Ивановича. Целует Катю.

Константин Иванович долго стоит на крыльце своего дома, провожая взглядом Соню. Вот она свернула за поворот и скрылась за домами. Невыносимая тяжесть навалилась на него. И горесть и тоска, будто, на собственных похоронах. Всё, чем жил свои пятьдесят пять лет, надо оставить, вычеркнуть и забыть. Гаврилов-Ям, где каждая улица родная. Ехать в неизвестность, в чужой холодный Ленинград. И где жить? Обе дочери живут в общежитиях. Прошло два тягостных дня. На третий день Катя пришла из школы рано и буквально в дверях заявила: «Всё. Я уволилась». Константин Иванович сам только что вернулся с фабрики, даже не успел снять ни шляпы, ни плаща. На улице моросил осенний дождь.

– И что, Николай Семенович Петрушкин, уважаемый ваш директор не удивился, не уговаривал остаться? Не рыдал, мол, учебный год только начался, где мы найдём Вам замену? – Константин Иванович неуверенно улыбался.

– Нет. Без вопросов подписал заявление. Лишь сказал: желаю успехов на новом поприще, – Катя морщится как от зубной боли.

– Странно всё это. Будто ждал твоего увольнения, – тяжело вздохнул Константин. – Что ж. И моё время пришло собирать вещички.

На следующий день он отправился в отдел кадров фабрики. Старый кадровик, Сергей Кузьмич, удивлённо уставился на главного бухгалтера: «Костя, в чём дело? – И не дождавшись вразумительного ответа, перешел на официальный тон, – я не могу подписать Ваше заявление об увольнении. Прошу завизировать его у Калповского».

В кабинете директора фабрики Константин Иванович почувствовал себя совсем неуютно. Взглянув на заявление, директор вонзил злой прищур в своего подчиненного:

– Какой прибавки Вы хотите к своему окладу? – Услышав в ответ, что никакой, холодно произнес, – что ж. На Ваше место у меня уже есть человек.

Раздражённо, так, что едва не порвал бумагу, он поставил свою подпись со словами: «Не возражаю». Ещё раз подозрительно взглянул на Константина Ивановича, проговорил желчно: «Я говорил, что необходима чистка кадров на фабрике. Считайте, что мы начали с Вас».

В отделе кадров Константин Иванович получил справку и в ней вдруг обнаружил сведения о поощрениях и награждениях. Благодарность за организацию качественного бухгалтерского учёта и контроля. За что он премирован десятью аршинами мануфактуры. Благодарность за добросовестный труд в честь десятой годовщины Октябрьской революции. Выдана премия двадцать рублей. И уже совсем недавняя запись: «За долголетний добросовестный труд и в связи с двадцатилетием работы на фабрике объявлена благодарность и премия». Какая премия на этот раз не сказано. Да Константин Иванович и не помнит, чтоб премия ему выдавалась последнее время.

«Ну что, Костя, не помнишь, как получал десять аршин мануфактуры? – прозвучал ироничный голос кадровика Сергея Кузьмича, – да вот ещё тебе документик. О том, что ты жертва белогвардейского террора 1918 года». Константин Иванович рассматривает бумагу: «Арестован белогвардейцами, июль 1918 года, приговорён к расстрелу, освобождён отрядом Красной армии» И подпись: председатель Гаврилов-Ямского сельсовета Иван Данилович Поспелов. «Я приговорён к расстрелу, – невесело подумал Константин Иванович, – не совсем, конечно, к расстрелу. Но кто сейчас об этом помнит. Впрочем, лучше бы не вспоминали».

«Давай, Костя, провожу тебя до ворот», – говорит Сергей Кузьмич.

Они выходят за ворота фабрики. «Спасибо, Кузьмич, на добром слове», – Константин Иванович обнимает Сергея Кузьмича. «Ты вот что, бумагу Ивана Поспелова береги. Время сейчас такое. При случае может помочь», – напутствует Кузьмич. «Понимаю», – отзывается Константин Иванович, хотя не очень понимает, как эта бумага ему может помочь. «Куда? В Ленинград или в Москву?» – спрашивает Кузьмич. И Константину Ивановичу уже кажется, что не зря кадровик пытает его. «Не решил ещё. И в Москве мою тётку ещё, наверное, помнят. И в Ленинграде – дочери», – отвечает он уклончиво. «Да, твоя тётя, Марина Григорьева, это сестра твоего отца. При Дзержинском служила. Знаю, знаю», – говорит Кузьмич. Такая осведомлённость кадровика настораживает Константина Ивановича. Он вглядывается в сморщенное, как печёное яблоко, лицо Кузьмича. Тот понимающе улыбается: «Такая у меня работа, – Кузьмич тяжело вздыхает, – эх, Костя, знал бы ты, сколько за моей спиной могил. А ещё больше спасённых душ».

Ещё раз обнялись. Константин Иванович даже пожалел, что раньше не подружился с Кузьмичом. Всё было как-то недосуг: «Кузьмич – привет». «Костя, здравия желаю». И не больше.

«Вовремя, Костя, ты от нас убываешь, – Константин Иванович слышит глухой шёпот Сергея Кузьмича, – тяжёлые времена у нас настают». Холодок пробежал по спине Константина Ивановича. «Может, ещё обойдётся», – нерешительно отзывается он. «Дай Бог», – Кузьмич крепко жмёт Константину Ивановичу руку.

Ленинград приветствовал беглецов из Гаврилова-Яма тихой солнечной погодой. Стояла золотая осень.

На Московском вокзале родителей встречали обе дочери. Вера была с заметно округлившимся животиком.

– О, никак нам внука подаришь, – Катя обнимает дочь. Та смущённо оглядывается на своего мужа. Александр виновато разводит руками: «Надо с этим делом торопиться. В армию меня забирают».

И Надя подводит к родителям молодого человека. Чернявый, похож на грузина.

– Мама, папа, – Надя радостно улыбается, – это Гриша.

– Вы дружите? – спрашивает Катя.

– Гриша – врач, – сообщает Надя.

– Прекрасно, но хотелось бы знать о Грише побольше, – Катя бросает взгляд на Константина Ивановича. Тот усмехается.

Надя почему-то краснеет. Смущенно улыбается:

– Мы с Гришей расписались.

– Вот тебе и раз, – Катя хлопает себя по бёдрам. – Нежданная новость. А мы с твоим отцом свадьбу проворонили?

– Нет, нет, Константин Иванович, Катерина Петровна, мы ждали вас, – Гриша говорит торопливо, захлёбываясь словами.

«Ой, он такой юный, совсем ещё мальчишка», – думает Катя.

– И сколько Вам лет, Гриша? – спрашивает она.

– Мама, все говорят, какой молодой, уже врач. Он работает в больнице на проспекте имени Володарского[20]. Нам дали от больницы комнату. Комната огромная… На Лиговке. Соседи – две девушки, студентки.

– Наденька, я не про комнату, а про возраст твоего суженого.

– Ну, Катя, какая разница сколько лет. Любят друг друга – и хорошо, – останавливает жену Константин Иванович, – лучше скажите, молодожёны, когда с Гришиными родителями встречаемся?

Константин Иванович видит, как пунцово покраснел Гриша. Опустил свои длинные чёрные ресницы.

– Папа, Гришины родители живут далеко.