И вот настал день, когда взаимное притворство стало невыносимым. Константин Иванович как всегда, отказавшись ужинать, улёгся на кровать. Лежал, глядя в потолок. Пиджак его был брошен на стул. Брюки были измяты и забрызганы осенней грязью. Катя хотела сказать мужу, чтоб брюки снял. Что в грязных брюках в чистой постели валяться. И ещё подумалось: ведь недавний щёголь. Всегда был одет с иголочки. Но эта мысль сразу смешалась. Она села на стул напротив лежащего на кровати мужа. Ждала, что Константин Иванович очнётся и что-то скажет. Но он, мельком взглянув на жену, отвернулся к стенке.

– Ну, что ж, – Катя старается говорить ровным голосом. И на мгновение даже ловит себя на мысли, мол, как это ей удаётся, когда внутри всё кипит, – раз говорить не хочешь, упростим проблему. Давай разводиться. Я перееду к Наде. Мы с ней уже договорились. У неё комната большая. Есть свободный диван. Я куплю ширму…

Константин Иванович молча слушает жену, слегка повернувшись к ней. Но когда услышал, что она уже договорилась с младшей дочерью, вскочил, стал смешно натягивать подтяжки сползающих с ягодиц брюк. И Кате вдруг, стало, мучительно жаль его. Мятущийся страх на мгновение исказил лицо Константина Ивановича. Мысль: «Кати больше не будет» ошеломила его. Но он, сдерживая свои чувства, сухо проговорил:

– Ты серьёзно всё продумала?

– Мне думать не о чём. Это в твоём воспалённом мозгу возникли эти подозрения. Константин Иванович хочет что-то возразить жене. Но она уже выходит из комнаты. Он слышит последнюю фразу:

– Я еду к Наде. Там останусь ночевать.

Константин Иванович сидит в полумраке комнаты. Потом выходит из дома. С неба моросило. Долго стоит на набережной Мойки. Глядел на её тёмную, неподвижную воду. И было непонятно, в какую сторону течёт эта река: то ли в сторону Невского проспекта, то ли в сторону улицы Дзержинского. Улица Дзержинского, кажется, раньше называлась Гороховая.

Почему-то с именем Дзержинского вспомнилась родная тётка Марина. И ведь какая красавица была, эта младшая сестра его отца. Вот она стоит перед ним, память услужливо представляет её образ. И Константин Иванович вглядывается в её лицо. И что-то знакомое, нынешнее, родное видится ему. Да это же дочь его, Наденька. И тот же завораживающий взгляд Марины, что и героини картины Крамского «Неизвестная». Да вот ещё вспомнилось, когда был на похоронах Марины, кто-то шепнул ему на ухо, что Марина была любовницей Феликса Эдмундовича, пока его жена с сыном находились в Швейцарии. Странно, но он не запомнил лица этого шептуна, тот сразу исчез в толпе. На какое-то мгновение Константин Иванович вдруг представил, что около него не будет больше его Кати, и безумная мысль овладевает им: «Надо немедленно мчаться на Лиговку, там, у младшей дочери нынче Катя». Но он стоит под дождём и не может сдвинуться с места. Тяжёлые капли стекают с зонта. Жестокий озноб охватывает его ноги, поднимается по всему телу. Никак не унять дрожь. Кто-то останавливается около него. Говорит, но Константин Иванович не узнаёт голоса. Слышит только, как стучат его собственные зубы.

Кто-то кричит ему на ухо: «Константин Иванович, Вы же стоите в луже. У Вас, верно, насквозь промокли ноги. Вера же Вам купила галоши, почему вы их не надели? В Ленинграде в осеннюю распутицу без галош никак нельзя».

«Это Саша», – с трудом осознаёт Константин Иванович. Больше он ничего не помнит. Очнулся он в своей кровати. Перед ним сидели Катя и младшая дочь.

– Ну, папа, как Вас угораздило схватить такую лихорадку? – говорит Надя.

Константин Иванович всматривается в лицо дочери. Тихо произносит: «Боже, и как ты похожа на тётку Марину». Надя удивлённо смотрит на мать. «Марина – это младшая сестра твоего деда. Была очень красивая женщина», – улыбается Катя. «Значит и я красивая, – хохочет Надя, – я побежала.

Скажу Грише, что я красивая, и что папа очнулся. Папа, это мой Гриша Вас выхаживал».

Надя наклоняется, целует отца в лоб. «Ты осторожней, подцепишь заразу», – озабоченно произносит Катя. «У меня же есть Гриша. Чего мне бояться», – беспечно отзывается Надя.

Дочь ушла. Константин Иванович молча смотрит на жену. Видит, как заблестели её глаза. Катя прикладывает к ним платок, вытирает слёзы.

– Мы уж не чаяли, что ты вернёшься, – тихо говорит она.

Константин Иванович берёт её руку и целует.

Вот старшая дочка родила мальчика. И Катина жизнь обрела смысл, о котором она и не догадывалась. Пелёнки, купания, ночные бдения около люльки. Вспоминая младенчество своих дочерей, Катя даже не представляла, что внук так заполнит её жизнь.

Пришло приглашение на работу из школы. Школа буквально рядом, на улице Дзержинского. Всего-то пройти квартал по Мойке. Пришлось отказаться. А вот у Кости с работой не ладилось. Везде требовали рекомендаций от каких-то важных персон. Но как ни просматривали члены семейства, начиная от Гриши и Саши и заканчивая Надей, круг своих знакомых, достойных персон для рекомендации не находили.

Сашу мобилизовали в армию. Немецкие войска вошли в Польшу. Назревала война с белофиннами.

И тут ещё известие от Федора Игнатьевича Троицкого. Вернее не от него, а от его подруги, Марины Давыдовой. Может, они уже муж и жена? Марина писала, что случилась беда. Просила, чтоб срочно Саша приехал.

Саша пришёл домой в военной форме. Сказал, что его направляют в лагерь на краткосрочные офицерские курсы. Где этот лагерь, он сообщит позже. Катя утешала плачущую дочь. Саша растерянно смотрел то на Катю, то на Константина Ивановича. И непрерывно повторял: «Что с отцом? Что с отцом? Почему он сам не написал?»

Как-то тихо, без шума появились Гриша и Надя. «Что у вас двери не заперты?» – спрашивает Надя. Увидев плачущую Веру, притихла. Гриша негромко проговорил: «Война с финнами». Саша показывает Грише письмо от Марины Давыдовой. «Ты ехать не можешь. По законам военного времени…» – Начинает Гриша.

– Всё, – прерывает его Катя. Голос её тверд. В ней явно проснулась строгая учительница, – решение таково: в Гаврилов-Ям едем мы с отцом. Гриша и Надя на это время переселяются к Вере. Саша, ты не возражаешь?

Саша благодарно кивает головой.

– Костя, твоя сестра Юля примет нас в Ярославле? – Катя смотрит на мужа.

– Конечно, – отзывается тот, но не очень уверенно.

Двоюродная сестра Юля вышла замуж и недавно приехала в Ярославль из Нижнего Новгорода. Супруги поселилась в квартире родителей мужа. Близких, родственных отношений с Юлей как-то не случилось. Буквально за неделю до бегства из Гаврилов-Яма Константин Иванович получил письмо от Юли с приглашением посетить их. Прислала свой адрес в Ярославле. Константин Иванович не удосужился ей ответить. А сейчас они будут в Ярославле раньше, чем сестра получит их письмо. Впрочем, в Ярославле есть гостиницы. И это соображение несколько успокоило Константина Ивановича.

Он очень устал. Может, сказывалась недавняя болезнь. Тут как-то взглянул на себя в зеркало. Сзади подошла Катя. «Не орёл. Чего уж там», – проговорила печально. Минуту стояли они перед зеркалом. И Катя выглядела, будто его дочь. Вот оно наказание Божье за то, что взял в жены совсем юную девочку. Ну, слава Богу, Катя всё решает. А он молиться будет за дочерей и мужей их, и за Катю. Икону Божией Матери в серебряном окладе привёз из Гаврилов-Яма. Вот надо бы спросить зятя, где можно повесить икону. «Саша», – обращается он к зятю. Александр поворачивается к Константину Ивановичу. Весь почтение и внимание. Но тут же раздаётся требовательный голос Кати. И Сашино почтение уже обращено на тёщу.