Я пытаюсь держаться, но терпение мое на исходе. Последние капли выжимаю.

От эмоций до скрежета зубного напрягаю челюсть.

У Анастасии горят щеки. Она насильно утягивает сумасбродную мать.

Мы с дочерью запираемся в комнате, где я кое-как одеваю на Стешу колготки и кофту. Девочка улыбается, показывает язык и пускает слюни. Отмечаю, что брезгливости от этого не ощущаю. Вытираю рот дочери краем от пижамы Насти. Пока хозяйка вещицы не видит.

Беру Стефанию за подмышки и сажаю в манеж. Задерживаюсь напротив с чувством выполненного долга. Игрушек еще надо набросать. Разноцветные кубики думаю, подойдут. Какая Стефании разница, что в рот тащить?

Для антуража включаю телевизор. Пусть дочь наслаждается, выглядывая из-за сетчатой перегородки манежа, а заодно не слышит взрослых разговоров.

Обеспечиваю досуг Стеше и возвращаюсь обратно к женщинам. Я застаю Анастасию и ее одевающуюся мать в прихожей.

— Уже уходите? — скрещиваю руки на груди и плечом подпираю угол.

— Не хочу вам досаждать.

— М… ну тогда привет Олегу Эдуардовичу передавайте, — не сдерживаюсь, но сохраняю ровный тон.

— Да на кой черт мне теперь сдался этот олух?! — скрипучим голосом возмущается, застегивает крючки на шубе. — Такую девчонку упустил. А ты, Марик, вижу человек порядочный. Богатый. Не оставишь без куска хлеба ни Настьку ни ее престарелую мать.

— Мама! — восклицает Романова.

— Что мама? — шипит в ответ и дергает ручку двери.

Когда железная створка захлопывается, и мы остаемся вдвоем, Анастасия кидается со своими извинениями, но мне они неинтересны. Я не считаю Романову виноватой. Она, пожалуй, из числа немногих моих клиентов, которых действительно судить не за что.

— С доченькой порядок? — смущенно опускает мои руки со своей талии.

— Да…

Теперь я чувствую себя расслабленно и не прочь заигрывать с Анастасией.

— Тогда, проверю как там Алекс, — прячет от меня взгляд. Кажется, женщина понимает мои намеки на большее, чем просто объятья. — Попугай кричал… проголодался… наверное…

— Иди, — снисходительно отвечаю. — Только недолго.

Романова торопливо бежит в кабинет. Я медленно двигаюсь следом, ведь нам почти по пути. Хочу освежиться в ванной. Успеваю остановиться возле нужной двери и, в мое поле зрения вновь попадает Романова. Анастасия побледнела. Еле шевелится. Смотрит на меня стеклянными глазами.

— М…марк… — у нее стучат зубы и это слышится. — После моего отъезда ночью ты заходил в кабинет?..

— Конечно. Так же как и ты кормил Алекса.

— А перестановку не делал? Ничего не убирал.

Призадумываюсь.

— Хм… вроде нет. А что случилось?

— Проклятье… — шепчет Анастасия и закрывает ладонями лицо.

Анастасия.

Я же говорила, что в ту ночь поступила так, как было лучше для Стефании. Я не решилась идти в одиночку против грозовой бури Лютольфа и предпочла оставить бумагу с моей подписью на столе…

Думала, что Марк неслучайно подложил бумагу на видное место. Думала, что адвокат проверяет меня. Теперь жалею. Стократно.

Мой маленький мир рушится в одночасье, ведь еще несколько минут назад в кабинет заходила мама. Она пробыла там достаточно времени, чтобы заметить странную бумагу и прихватить ее.

Да мы не близки с Зинаидой, однако мать знает мою хитрую роспись, которую обычному человеку подделать сложно.

— Настя, никак призрака увидела?

Марк пытается шутить, но в его глазах я наблюдаю подозрение. Черт.

С влиянием адвоката и твердым характером мне будет сложно оправдать Зинаиду Федоровну за проступок.

Мама снова разбивает мне сердце и безжалостно топчется по осколкам. А я ничего не могу с собой поделать, люблю Зинаиду и хочу покончить с враждой.

Она так обрадовалась, когда лично узрела финансовое положение Лютольфа, что мне показалось, я смогу добиться ее снисхождения.

В мелких делишках, которые не так остро трогают душу, врать у меня получается замечательно. Но сейчас трудно держать себя в руках. Если я еще хоть слово молвлю адвокату, он непременно меня расколет.

В свою очередь, мне необходимо уберечь мать от фатальной ошибки, ведь это она выкрала бумагу, поддавшись каверзным убеждениям Золотова!

— Какие окна выходят во двор Марк Яковлевич?

Мне еще сложно ориентироваться в просторных квадратах Лютольфа.

— Окна гостиной.

Марк отвечает сдержанно, но мне кажется, он догадался. Я торопливо бегу в нужную комнату, резко отстраняю шторы и замираю у стекла. С высоты квартиры вид как на ладони. Люди рассматриваются будто маленькие точки.

Лишь по ярко-желтому берету я узнаю Зинаиду Федоровну. Женщина в годах и не столь резвая. Она медленно идет по двору, минуя расстояние половины. За шлагбаумом краснеет Мерседес Олега.

Я успею.

Когда лист будет у меня на руках, я смогу тактично объясниться с Лютольфом. Скажу, что Зинаида впала в маразм или еще что-нибудь. Марк должен простить, ведь его душа не столь отравлена злостью, как у Олега.

— Присмотри за Стефанией, — выпаливаю и уже несусь в гардеробную.

Там накидываю на себя куртку, быстро запрыгиваю в ботинки и, толкнув дверь, несусь вслед за неразумной матерью.

Чикануться можно, пока ждешь лифт. Поэтому сворачиваю к лестнице. Она непохожа на те, что строят в обычных многоэтажках. В доме Марка лестница плавная и винтовая с толстыми непрерывающимися перилами.

Тихо матерясь, запрыгиваю на поручень, оседлав, держусь для подстраховки.

У Лютольфа, который замер возле квартиры морда каменная. Впервые в жизни он не знает, как прокомментировать увиденное. Марк округляет глаза, приподнимает брови и морщит лоб.

— Я… я все тебе расскажу.

— Анастасия Евгеньевна, ты сбрендила?

— Все разговоры позже.

Отталкиваюсь и как в дурацком кино соскальзываю на перилах вниз. Неплохой аттракцион получается, но я все равно матерюсь сквозь зубы.

На шестом этаже я встречаю соседа — весьма популярный актер и шоумен. При других обстоятельствах попросила автограф. Сейчас просто здороваюсь и скольжу дальше.

Когда спускаюсь на пролет первого этажа, ощущаю легкое головокружение. Времени нет, и я чисто на автомате продолжаю погоню за матерью. Выбегаю на улицу, оглядываю двор и нахожу Зинаиду возле шлагбаума.

— Мама! — тут же кричу ей и опять начинаю движение.

Зинаида оборачивается, вот только рядом с ней сразу появляется Олег. Чем ближе подбегаю, тем отчетливее вижу белый лист в руках матери.