Говорить «да», когда вы думаете «нет», или говорить «нет», когда вы думаете «да», означает лгать. Говорить правду – это противоположное действие: вы говорите «да», когда думаете «да», и «нет», когда думаете «нет».

Американский философ, преподававший в Гарвардском университете в начале этого века[12], остроумно заметил, что лжец – это человек, который умышленно путает онтологические категории. То есть лжец намеренно ставит «да» на место «нет» или «нет» на место «да». Человек говорит правду, когда произносимые им слова соответствуют тому, что он думает. Ложь – это слова, которые прямо противоположны мыслям.

Например, если меня спрашивают, был Христофор Колумб испанцем или итальянцем, я думаю правдиво, если предполагаю, что он был итальянцем, и ложно, если считаю, что он не был итальянцем.

Одного этого примера достаточно для понимания аристотелевского объяснения о том, что делает наше мышление истинным или ложным. Мы думаем правдиво (то есть подразумеваем истину), если считаем, что «да» – это «да», а «нет» – это «нет». Мы мыслим ложно, если для нас «да» – это «нет», а «нет» – это «да».

В случае, когда мы говорим кому-то правду, согласование происходит между тем, что мы говорим другому человеку, и тем, что мы действительно думаем. В случае размышлений согласование происходит между тем, что мы думаем, и реальными фактами.

Мы выражаем большую часть наших мыслей с помощью слов, не важно, используем ли мы их в беседе сами с собой или с кем-то другим или, к примеру, записываем их. Не все мысли, которые мы проговариваем вслух, являются либо истинными, либо ложными. Аристотель указывал, что вопросы не бывают истинными или ложными; это же относится к нашим требованиям или к командам, которые мы отдаем. Только повествовательные предложения, содержащие некоторые формы слов «есть» и «не есть» (или которые легко перефразировать так, чтобы они содержали эти слова), имеют характеристику истинных или ложных.

Напомню, что, по Аристотелю, истинное утверждение согласуется с истинным положением вещей. Только повествовательные предложения описывают факты реальной действительности. Они могут либо достигнуть этой цели, либо потерпеть поражение. Если они преуспевают, они – истинные, если нет – ложные.

Создается впечатление, что предложения, которые предписывают (то есть говорят, что вы или я должны сделать), а не описывают, не являются ни истинными, ни ложными. Как предложение, которое советует мне уделять больше времени чтению книг и меньше развлечениям, может быть истинным или ложным, если истина и ложь в высказывании наших мыслей состоит в согласовании между тем, что мы принимаем или отрицаем, и тем, как на самом деле обстоят дела?

Если бы на этот вопрос не существовало ответа, утверждения о целях, к которым мы должны идти, и о средствах их достижения не были бы ни истинными, ни ложными.

Стремление к хорошей жизни – это наше моральное обязательство, однако ни Аристотель, ни я не можем претендовать на истину в отношении рекомендаций о том, что должно делать для их достижения.

Аристотель, очевидно, думал, что его учение о счастье и способах его достижения было истинным. Поэтому ему требовался ответ на вопрос об истинности утверждений, содержащих слова «должен» и «не должен». Вот что говорил Аристотель по этому поводу: так же как описательные предложения являются истинными, если они соответствуют реальности, так и предписывающие предложения истинны, если они соответствуют правильным желаниям.

В чем состоит правильное желание? Оно состоит в желании того, что человек должен желать. Что человек должен желать? Всего, что действительно хорошо для него. Что действительно хорошо для человека? Все, что удовлетворяет его человеческие потребности.

Утверждение, что человек должен желать действительно хорошего для него, – это очевидная истина. В то же время утверждение, что часть меньше целого, которому она принадлежит, – это самоочевидная истина. Так же как невозможно думать, что часть – больше ее целого или что целое меньше какой-то из его частей, так же невозможно и думать, что мы не должны желать действительного хорошего для нас или что мы должны желать действительно плохого для нас.

Среди наших человеческих потребностей существует потребность в знаниях. Для человека действительно хорошо обладать знаниями. Поскольку правильные желания состоят в желании того, что мы должны желать, утверждение, что мы должны желать знаний, соответствует правильному желанию. Поскольку оно соответствует правильному желанию, то, по Аристотелю, оно истинно.

Мы только что использовали простейший путь к ответу на вопрос о том, как определить, ложно или истинно утверждение. Утверждение, что конечное целое больше, чем любая из его частей, непосредственно показывает свою истинность. Как только мы осознаем суть его терминов: «целое», «часть» и «больше чем», – мы сразу же увидим, что утверждение верно. Невозможно понять, что собой представляет целое, а что – его части и отношение больше чем, без одновременного понимания, что целое должно быть больше любой из его частей.

Самоочевидно истинных утверждений не так много. К ним относится утверждение, что то, что действительно хорошо, должно быть желаемым. Но его истинность не бросается в глаза так явно, как истина о целом и частях, потому что целое и части понять проще, чем разницу между действительными и кажущимся благами и разницу между тем, что должно быть желаемым, и тем, что мы в действительности желаем.

Иногда мы называем утверждения очевидными, когда они не являются таковыми. Как правило, поступая таким образом, мы пытаемся порекомендовать их в качестве общепринятых истин – приемлемых без дополнительной аргументации. Это то, что сделал Томас Джефферсон, написав в Декларации независимости следующее: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами…» Эти утверждения могли быть приняты как истинные и подписавшими Декларацию, и другими людьми, но, чтобы установить их истинность, понадобился бы достаточно веский аргумент.

Это указывает на еще один способ, посредством которого определяется, является ли утверждение истинным или ложным.