— Если вы меня боитесь, я вас не виню, — ответил он, и их взгляды почти встретились. — Но при всем при том вы можете быть однозначно уверены — я не желаю вам зла.

Милли кивнула и, не в силах больше выносить напряжения между ними, повернулась к зеркалу, глядя, что он наблюдает за тем, как она подводит губы малиновой помадой. В груди кольнула грусть, перешедшая в жалость. Ей подумалось, через какой он прошел ад, превративший его в убийцу без сердца и жалости.

Милли знала, что теперь его лучше понимает, но не значит, что меньше боится.

— Я хочу в туалет, — стоящий рядом с Арджентом мальчик согнул коленки и, состроив гримасу, подмигнул ему.

Арджент хмуро перевел взгляд с купающейся в огнях рампы Милли на ее светловолосого мальчишку и обратно.

— Дотерпишь, пока она закончит? — спросил он.

— Я стараюсь, но мама сказала от вас не отходить. Это важно. Боюсь, мне не дотерпеть до конца ее сцены.

И это была та сцена. В которой она гибнет и долго лежит на сцене.

Проклиная все на свете, Арджент огляделся вокруг. За кулисами шныряли люди в елизаветинских костюмах, натыкаясь на веревки, лебедки, занавеси, реквизит и друг на друга. В этом хаосе трудно было за всем уследить. Арджент знал, что сможет расслабиться, только когда отведет ее в какое-то безопасное место.

И одну.

Он не мог оторвать от Милли взгляда. То, что она красива, он знал и раньше, но до сегодняшнего вечера она была только такой. Редкой, темной геммой, искрящаяся, несмотря на опасность и кровь вокруг. Чем-то, чем необходимо овладеть. Доставляющим ему удовольствие.

Чем-то, чего он желал.

Однако теперь, увидев страсть в ее глазах, наблюдая за ее пылкими, эмоциональными жестами и вдохновенной игрой…

— Мистер Арджент, — требовательно дернул его за руку Якоб.

Он знал, что на сцене перед тысячей человек она будет в относительной безопасности. Милли сказала ему, что его главным приоритетом должен стать ее сын. Если так, самое время проводить мальчика.

— Где ближайший?

— В гримерке.

— Почему ты не сходил, пока мы были в гримерке?

— Тогда я не хотел.

Он еще раз взглянул на мальчика, задаваясь вопросом, почему у всех детей нет ни капли предусмотрительности.

— Ты должен поторопиться, понял?

— Обещаю.

Гримерка Милли была видна из-за кулис, и Арджент пошел за мальчиком, потешаясь, как ребенку удается идти, не разводя коленки.

Без Милли гримерка показалась не такой блестящей, а полной всякого ненужного барахла. Арджент влетел в комнату и проверил каждый укромный уголок, прежде чем вернуться к двери, чтобы позволить Якобу уединиться.

Как и обещал, мальчик торопился, но бросился к углу с рисовальными принадлежностями.

— Быстрее там. — Арджент указал на дверь.

— Мне нужно кое-что взять. — Якоб нагнулся достать две коробки и длинную кисть. — Они слишком ценны, чтобы их оставлять…

Ребенок не услышал ни протяжного скрипа закрывающейся за Арджентом двери, ни трепета ужаса, пронесшегося по его уже напрягшимся мышцам. Повернувшись, он заметил мерцание грязных глаз, которые полагал никогда больше не увидеть.

— Пятый акт, Арджент, — произнес Чарлз Доршоу, выползший из тени дверного проема. — Дездемону как раз убивают.

— Мне следовало бы догадаться, что ты вернулся, — пробормотал Арджент, оглядывая бледного наемника с горящими злобой глазами, размахивавшего острым метательным ножом. — Кровь на улицах, замученные, поруганные женщины.

Стоявший против него, с профессиональной ловкостью держа нож, снисходительно хмыкнул.

— Кое-кто из нас наслаждается своей работой. Не всем же быть такими холодными, как ты. — Он облизнул тонкие, чувственные губы. — Мы умеем наслаждаться телами… когда они остывают.

Дамы сходили с ума по худощавой элегантности красавца Чарлза Доршоу. Принимали соблазнительные позы и роняли перед ним носовые платки. Искали знакомства и неблагопристойного продолжения. Не знали они того, что благосклонность его хуже ада.

У демонов короче память и слабее желудок, а насильники ада, возможно, предпочитают спать с теплыми подругами.

Но не Доршоу.

— Мы с Америкой, боюсь, не сошлись характерами. Ничего интересного для меня.

Подобно кобре, он воздействовал гипнотическим взглядом, мелодичным голосом и обезоруживал жертву безупречными манерами.

— Большинство из них, в сущности, анархисты, не признающие над собой никаких властей, а их женщины сплошь крикливые, самоуверенные и неотесанные или хуже того — религиозные фанатички. Мужчины, как один, носят пистолеты, и бизнес еле идет, поскольку все эти трудолюбивые выскочки, похоже, заняты исключительно истреблением друг друга.

Темные волосы и мягкие, тонкие брови придавали злобной внешности Доршоу почти андрогинную правильность, когда он в своем накрахмаленном вечернем наряде пренебрежительно взмахнул рукой.

— Разумеется, Арджент, мой дом — Лондон, и его улицы никогда не были тесны нам обоим, не так ли?

— Как скажешь, — кивнул Арджент. — Но не эта комната, а потому убирайся!

Доршоу кивнул и подбородком указал на ребенка, путь к которому закрывал своим телом Арджент.

— Не могу, старик. Контракт на этих двоих… пересмотрен. Ты не сумел, и он вернулся на открытый рынок.

— Уже нет, — проинформировал Арджент. — Блэквелл его отозвал. Семья Ли Кер принадлежит мне.

Доршоу покачал головой.

— Возникло ужасное недоразумение. Я получил этот контракт не от Блэквелла. На самом деле мы с ним никогда особо не ладили. Видишь ли, мой клиент нанял меня раньше, и мне очень не хотелось бы его разочаровывать.

Он провел большим пальцем по острому как бритва лезвию кинжала, печально прославившего Доршоу.

— Ребенка, если тебе угодно, я оставлю в живых. Мне просто надо его забрать.

За ними раздался вздох и хныканье, и Арджент сделал все возможное, чтобы заглушить их. Дотянись он до своей удавки или ножа, он распорол бы Доршоу горло, прежде чем тот перевел бы дух. Но что-то в слабом хныканье позади него остановило его руку.

— Слушай внимательно, Доршоу, — произнес Арджент, озадаченный тем, насколько сложно ему говорить спокойно. — Я предъявил права на женщину и ее мальчишку. Они под моей полной охраной. Сейчас ты уходишь, оставляешь их в покое… а я сохраню тебе жизнь.

Доршоу бросил на него сожалеющий взгляд, в котором не было ни грана искренности.

— Я мог бы так поступить, Арджент. Деньги важны, но они не самое главное. Я мог бы оставить ее тебе, мог бы ее отпустить, если бы я ее не видел.